Виктор Широков - Муха и Мухин

Так в квартире Гординых утвердился Мухин, а все остальные единокровные и единоутробные его братья и сестры были благополучно утоплены поэтом-гуманистом в ведре с водой и вынесены в мусорный контейнер.

Муха потом долгое время перепрятывала сынишку, таскала его в зубах, как мышь; усердно тетешкалась, как с любимой игрушкой; словом, вела себя как истинная первородящая, осчастливленная волею провидения.

Мухин вырос барчуком, ленивцем, нахаленком с примесью кошачьей олигофрении, обусловленной влиянием возможного инцеста (Гордины ведь считали Муху незаконнорожденной дочерью Мурзика), но полностью поручиться за справедливость подобного суждения Владимир Михайлович, конечно, не мог. Хотя нередко не только думал об этом и с поэтической настойчивостью убеждал Марианну Петровну присоединиться и слиться в едином порыве безоговорочного осуждения разврата; мало того, он пытался получить хотя бы устное согласие любых других слушателей, бывавших в гостеприимном доме собакокошколюбов.

Старый Мурзик после рождения сына, как говорится, забил болт на романтические отношения с Мухой и крайне редко снисходил до общения с вероломной развратницей. Он был тертый калач, ушлый и дошлый парниша, которому не стоило класть палец в рот, и своими повадками превосходил любого закоренелого дон-жуанчика, не обладавшего кошачьим хвостом.

Владимир Михайлович вывез его из тверских земель. Пылкий поэт, устав от службы в издательстве, лет одиннадцать-двенадцать тому назад пребывал по зимней поре на местной турбазе вместе с дочерью-школьницей, переводил тогда истово очередной сборник очередного казахского поэта для "Советского писателя" и вот в предпоследний вечер, гуляя по лесопарку, наткнулся на странноватого котенка, сидящего как статуэтка на заснеженной скамейке. Причем этот хвостан вместо того, чтобы немедленно дать деру, не только позволил себя гладить, но и дал затолкать себя полностью за полы дубленки, затем дотрясся до турбазовского номера, не удрал почему-то через предусмотрительно открытую дочерью балконную дверь (Злата явно хотела выпроводить пришельца, в первую очередь, боясь гнева матери, чистюли и привередницы по части домашних новаций и причуд своего безалаберного супруга-поэта), всю долгую дорогу (вначале на грузовике, после опоздания на автобус, потом на электричке) до столицы не отлучавшегося от новоявленного хозяина, впадавшего от прикосновения его крепких рук в подобие транса, чуть ли не каталепсии.

Позже Марианна Петровна выяснила, что уши Мурзика были сплошь забиты серой; она вымыла шприцом мощные черные залежи, "пробки"; вылечила переселенца от ушного клеща, который котенок подцепил в тверском лесомассиве, но магическое действие гординских рук на кота было долго ещё очевидно и демонстрировалось домочадцам и редким гостям, пока наслаждавшийся собственным могуществом хозяин не перестал, наконец, уделять этому повышенное внимание.

Мурзик быстро приноровился к новому месту обитания. Он перебегал с подоконника на подоконник, цепко изучал заоконный пейзаж, перенял от керри-блю-терьера охранные повадки и даже погавкивал на подозрительное шевеление снаружи дома. Кошачий Маугли не умел мяукать, из-за "пробочной" глухоты и одиночества он не перенял в тверском детстве грассирующую речь своих длиннохвостых соплеменников. А новый друг Джон сумел научить только собачьей брехне, сдавленному глухому отрывистому лаю.

Мурзик занимался успешно и самолечением. Он заходил в детскую комнату, забирался на письменный стол и, нажав всем весом на педаль-выключатель, часами лежал под зеленой настольной лампой, прогревая больные уши.

Ему никто не мешал. Хозяева разбегались рано утром на работу, приходя поздно вечером. Владимир Михайлович служил в издательстве, Марианна Петровна преподавала детишкам историю древнего мира, хотя в последнее время её все больше занимала наука наук - философия. Их молчаливая дочка Злата тоже почти полный световой день проводила в учении; после общеобразовательной школы она, часто даже не заходя домой, мчалась в студию юных художников, где осваивала азы графики и живописи. Кот был вынужден приноравливаться только к одному завсегдатаю совместного жилья - псу по кличке Джон, керри-блю-терьеру, необыкновенно породистому с великолепной родословной и связкой золотых медалей, который до сближения с Мурзиком обитал в своем животном одиночестве добрый десяток лет и возымел первоначально к коту большой интерес. Он любил его обнюхивать, как мохнатый кусок сыра; дружелюбно приглашал разделить игры с мячом или резиновыми игрушками; любил дотрагиваться лапой до мягкого, словно подушка живота. Спать вдвоем было также для каждого из них теплее. Но по утрам и вечерам их словно что-то раздирало; просыпалась вековая ничем необъяснимая неприязнь между родами, словно между мусульманами и христианами.