Виктор Широков - Шутка Приапа, или Обречение смолоду

Самолет из Турции опаздывал.

Владимир Михайлович, к счастью, успел принять душ, влезть в старый махровый эстонский халат, прилечь в таком виде на старый, ободранный кошками диван в гостиной, включить телевизор и два-три часа ещё покемарить, изредка просыпаясь и вздрагивая, переключаясь в короткий проблеск сознания с одной телепрограммы на другую при помощи электронного ручного пульта и опять ныряя в густой туман сонного небытия, чтобы снова, вздрагивая и просыпаясь, перепрыгивать со следующей телепрограммы на новую, думая между тем: вылетела жена с дочерью или ещё пребывают они на Эгейском побережье малоазийского полуострова, также нервничая и устав от аэропортовской толчеи и бесконечного ожидания.

Теща его, давно закончив приготовление праздничного ужина, сидела на боковой спинке все того же ободранного кошками дивана, как большая нахохлившаяся птица и молча клевала взглядом светящийся экран, не решаясь спорить с властолюбивым, как Чингиз-хан, зятем в выборе сюжета, озабоченная той же самой неотвязной думой: вылетели из далекой юной страны её горячо любимая дочь с ещё более любимой внучкой или ещё мыкаются, болезные, в тесноте и духоте турецкого аэропорта. Ее безусловно раздражал зять, пятидесятилетний увалень, разлегшийся под одеялом на диване и по-детски бездумно и несерьезно играющий переключателем программ вместо того, чтобы остановиться на приличном кинофильме или уже уснуть до прибытия опаздывающей родни по-настоящему и дать ей, старухе, возможность также незаметно отдохнуть.

Не звонил почему-то Андрей, муж внучки Златы, терпеливо ожидающий свою жену и тещу в Шереметьево и для этого арендовавший ещё с вечера служебную машину с шофером, чтобы не связываться со случайными лихачами и обдиралами. Андрей, по мнению Ядвиги Казимировны, был весьма дельным молодым человеком, сумевшим в последние годы сильно продвинуться по службе, не то, что муж её единственной дочери, якобы переводчик, а на самом деле спиногрыз и захребетник, большой знаток и потребитель импортного пива и разных соленых орешков в качестве пивной закуски, третий год толком не работавший и живущий за счет жены и отчасти за счет поступлений сдаваемой ею, одинокой усталой старухой, большой трехкомнатной квартиры на площади Восстания, заставляя между тем её ютиться в жуткой кладовке, заставленной почти сплошь ящиками с книгами и старыми рукописями, мало того, что она уже как-то жила в кладовке на заре семейной жизни дочери, устроив себе вынужденное лежбище на деревянной спинке отжившего свое дивана, положенной прямо на перевернутые горлышком вниз трехлитровые банки из-под соков и солений в далеком северном городе, куда её сослали за взрыв железной дороги, до сих пор не построенной внуками её палачей.

Звонка по-прежнему не было, и в дряхлую голову тещи лезли мысли одна другой несуразнее, а большой грузный усатый человек под одеялом, хозяйски похрапывающий на диване в гостиной, явная ошибка природы, ещё и умудрялся, как ребенок, играть телепереключателем, мешая ей сосредоточиться на одном каком-нибудь дельном сюжете. "Санта-Барбара" "Троиканка" или "Алундра" были её настоящей и требовательной жизнью, она знала наперечет имена, привычки и взаимоотношения героев этих увлекательных фильмов, почему-то обзываемых псевдоумными и якобы интеллигентными людьми навроде её самовлюбленного зятя "мыльными операми", хотя там никто не пел арий и тем более не взбивал мыльную пену, а наоборот все было как в жизни и даже лучше, потому что не было того безобразия, которое надоело вокруг, а если подобное и случалось, что сразу же разрешалось полнейшим благополучием телегероев.

Внезапно в дверном замке послышался скрежет заблудившегося ключа, не узнающего после двухнедельного отсутствия любимейшую точку приложения своих способностей и усилий хозяйки, домашние животные (два пса и три кошки) встрепенулись и выстроились в дверном проеме для встречи гостей, а в прихожую разом ввалились долгожданные путешественники, сопровождаемые Андреем и увешанные сумками, сумочками и пакетами, как новогодняя елка шарами, игрушками и тому подобной мишурой.

Увалень в халате, видимо не совсем протрезвевший от выпитого пива, по-пингвиньи выбрался из-под одеяла и доковылял до чемоданов и сумок, удивив старуху ещё раз тем, что схватив какой-то цветной пакет, немедленно убежал с ним в глубину гостиной, даже не поздоровавшись с прибывшими.

Общая встреча была краткой, внучка с зятем отбыли на той же машине к себе домой, обещая позвонить по прибытии, а Марианна Петровна, её ненаглядное солнышко, заключила в объятия сперва своего ненаглядного байбака, а потом совершенно сухо поцеловала в щеку свою мать и домоправительницу.