Виктор Широков - Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Кратковременное увлечение ещё одной Ниночкой запомнилось больше потому, что именно ему я обязан стихотворением "Александрит", бывшем в середине шестидесятых как бы моей поэтической визитной карточкой.

Простое милое лицо, на пальце девичье кольцо. Переливается - горит в нем камешек александрит. И возникает в глубине страна, неведома

мне, заветная страна любви, где ходят песенки твои...

Какие песенки? Обычные встречи. Обычные разговоры. Один или два захода в гости. Мои робкие попытки. Её томные увертки. Беганье вокруг стола, застеленного тяжелой плюшевой выгоревшей от солнечного света скатертью. Отец у Нины умер, когда она была ещё школьницей. Осталась в наследство старая "Волга" в гараже, недостроенная дача и полубезумная мать. Мать её помню смутно: странно одетая женщина психопатологического вида, скорее всего шизофреничка. Любопытно, что за Ниной параллельно ухаживал Саша, учившийся на курс раньше меня юноша с редкими усиками и масляно поблескивающими глазками, сын бегемотно-толстой служительницы читального зала, с которой я обменивался дефицитными книгами и мнениями обо всем на свете. Она вроде как держала салон в стенах библиотеки. Впрочем, впоследствии я бывал у неё дома и говорил, говорил, говорил...

Когда я узнал о Сашином томлении, то сразу же прекратил все ухаживания, наверное, прекратил бы и без этого. Загорался я мгновенно и столь же мгновенно гас. А чего хотите? Типичный Овен. Через год или два Нина вышла за Сашу замуж и стала делать мне откровенные намеки. Но жены не только друзей, но и просто знакомых, были для меня всегда табу.

Убила она меня морально тем, что как-то, разыскав меня по телефону в Москве, попросила зайти с расспросами в мастерскую по ремонту дубленок в нашем районе, о которой до её звонка я не имел ни малейшего представления, а затем сразу же резво стала набиваться мне в подружки, поведав при этом о замечательнейшем любовнике-фотографе, с которым провела незабываемые три года своей столичной аспирантуры, жаль только, что фотограф этот недавно уехал надолго за рубеж и приходится простаивать волей-неволей. Саша, ребенок - они были для неё далеко, совсем в другой жизни и не сдерживали, и не обязывали. Наверное, я все-таки ханжа. И я сильно разочаровал её, когда мягко и вежливо отказался от предложенной чести.

2

Еще одна медичка училась на курс младше меня, хотя и была на год старше. Я гулял с ней по городу, ходил в кино, обсуждал разные разности, читал ей свои очередные стихи. Словом, просто дружил. Платонически. Конечно, раз или два в самом начале знакомства (кстати, произошло оно в том же читальном зале при посредничестве бегемотной салонодержательницы, приискивавшей для Саши приличных девочек я, естественно, сделал попытку, но не встретил взаимопонимания на этот счет и успокоился. Как оказалось, навсегда.

В меру миловидная, простовато одетая, целомудренная подружка моя жила отдельной, впрочем, не особенно интересовавшей меня жизнью. К тому же у неё не было телефона, что затрудняло общение. (У меня-то его просто и быть не могло по причине проживания в отдаленнейшей части города П.). И как я был поражен, когда во время островолнующего романа с будущей женой стал встречать скромную медичку по несколько раз в день в самых неожиданных местах, не однажды нарываясь на попытку серьезного объяснения, от которого всячески уходил и, наконец, получил от неё письменное объяснение в любви (чем, признаться, избалован не был) и утверждение, что только она, скромная медичка, и только она может быть моей настоящей женой. Женой во всех смыслах этого слова. Никто меня лучше не поймет и не поддержит. Тогда я не принял этого всерьез. Меня просто отягощала подобная настойчивость. Вот когда я понял женщин, которых достают влюбленные мужчины. А тогда я был, надо отметить, весьма примитивен и грубоват Возможно, сейчас я бы вел себя несколько иначе.

Вторая моя медичка - по слухам - вышла замуж после рождения моей дочери Златы. Сейчас она врачует больные тела и души где-то в Сибири, чуть ли не в Братске. Бывая в Иркутске и Ангарске с литературными выступлениями, я обязательно про неё вспоминаю и жалею, что нам, видимо, никогда больше не встретиться и не поговорить. Ей, возможно, уже не до поэзии и что эпохальное я смогу ей предложить?

3

Третья героиня полусостоявшегося романа - Вика (Виктория) Курочкина. Помнится, я учился на третьем курсе, она была первокурсницей. На новогоднем институтском вечере она блистала своей длинноногостью, белозубостью, глазастостью. Может быть, мы протанцевали один или два танца. Но золотая молодежь нашего вуза держала её в плотном кольце. Честно говоря, я не настаивал и не помышлял.