Виктор Широков - Стихи разных лет

И при том - ни за что, ни про что.

Я бы все позанес на скрижали, только вряд ли кто это прочтет.

Все обиды мои - обыденка.

Так - заноза, осиный укус.

Хватит строить большого ребенка.

Выбрал гуж, так держись и не трусь.

Перемелется жизнь. Разойдется.

Пролетит через сито годов.

И обиды считать не придется - то-то взвоешь - во веки веков.

4.09.81

Благословлю врага!

Пусть хлещет против правил, но - песнь мне дорога, он петь меня заставил.

Он изрыгнул хулу времен палеолита, а я пою хвалу ему за жизнь гоплита.

За то, что не дает расслабиться, забыться; за то, что каждый год приходится с ним биться.

Пусть я не победил, но и - непобежденный...

За тренировку сил врагу - привет соленый!

3.10.81

БРАТ

В электричке, летящей в Загорск, я раскрыл припасенную книжку; и увлекся виденьями мозг, хоть постукивал поезд с одышкой.

И уже заоконный пейзаж перестал отвлекать мои взоры, пересел я в другой экипаж, пересек временные просторы.

Я Случевского перечитал; обнаружил нежданное сходство и сродство наших душ идеал, опечаленный темой сиротства.

Веком старше, неназванный брат, был он так же строптив и раздвоен, видел ад, ненавидел разврат, но не воин был, так же не воин.

Лишь с бумагою наедине он бывал иногда откровенен, и вещал о всемирной вине, и душою вставал на колени.

Бился лбом, поднимался угрюм, правде вновь отдавался всецело; хоть шаманил порой наобум, но пытался найти панацею.

Верил он в воскресенье души, верил истово в жизнь после смерти; а стихи его впрямь хороши, почитайте и сами проверьте.

7.10.81

ЮРОДИВЫЙ

Когда юродивый бормочет вам непонятные слова, он тоже высказаться хочет, болит дурная голова.

Кипит святое вдохновенье, бурлит ручей больных речей; но всем дурное откровенье, как прицепившийся репей.

Когда же дурня увенчает пророческим венком молва, толпа с восторгом повторяет все непонятные слова.

И в них находит откровенье, и будущее зрит в речах, и даже тенью подозренья не осквернит огонь в очах.

А через день опять готова кричать привычное: "Ату!"

Другое царственное слово влечет столикую толпу.

И вот уже пророк развенчан судьбы безжалостной рукой, и только шутовской бубенчик звенит насмешкой день-деньской.

19.10.81

СТИХИ О СЫНЕ

1

Сон-сын, сын-сон, ветром ночи принесен, темной мысли в унисон колыбельный звон.

Сын-сон, сон-сын, я с тобою не один; среди жизненных руин мой ночной рубин.

Сон-сын, сын-сон, именем не наречен, тихо спи во мгле времен, смерти обречен.

Сын-сон, сон-сын, нежно плачет клавесин; грозди пламенных рябин между злых осин.

Я до смерти обречен слышать с четырех сторон сумасшедший перезвон: сон-сын, сын-сон!

27.10.81

2

Я Бог-отец, мой сын убит, и где могила неизвестно.

И мать безвинная скорбит, и пленный дух взывает к мести.

Какие мерзкие скоты!

Кругом Содом, кругом Гоморра...

Стихом о пользе красоты здесь прополаскивают горло.

Они взялись и за меня, они распнут меня охотно, цепями ржавыми гремя

(потом покроют позолотой).

Я мог бы мигом покарать сонм просвещенных негодяев, чтоб стала гробом им кровать, чтобы о мщенье догадались.

Но время покарает их надежною рукой железной, им не бывать среди живых и месть моя здесь бесполезна.

Они же заживо мертвы, хрипя в блевотине привычно.

А вы? Со мной согласны вы?

Мне, впрочем, это безразлично.

Я Бог-отец, мой сын убит, а где могила неизвестно; и это горше всех обид, и вне законов кровной мести.

27.10.81

ХАЛДЕЙСКОЕ ЗАКЛИНАНИЕ

Кто ты такая, ведьма? Кто тебе позволил это словосочетанье, когда опять в немыслимой борьбе вдруг возникает вновь очарованье?

Твои уста отравою горчат, смерть по следам твоим шагает часто...

Ты - ведьма, я - в невинности зачат, и оба мы - две стороны злосчастья.

Ты - ведьма, я схвачу твой жаркий рот, схвачу язык твой, огненные очи, и ноги, и коленей изворот, и руки, чтоб связать их темной ночью.

Пусть лунный бог сожжет тебя огнем и да низвергнет в черную пучину!

А я пребуду в благостыне днем...

О, ведьма, сгинь навечно, присно, ныне!

20.11.81

ФОРМУЛА УСТАЛОСТИ

Вчера я рыгал от любви изобилия - так сильно "любили"!

Сегодня рыдаю: Забыли! Забыли!

Как будто зарыли.

А завтра - кто знает - какая оказия, быть может, и горе постигнет abrasion, и буду я снова шататься, обласканный продажными глазками!

О, Боже! Возьми у меня половину наполовину, оставь мне навеки печальную мину, пусть пес не покинет!

Друзья изменили,