Сергей Тютюнник - Кармен и Бенкендорф

Закуриваем все, дырявя темноту тремя веселыми огоньками.

- Утром с друзьями приходим на службу - мокрые от пота, взгляд потерянный, и штаны топорщатся. Начальник как увидел, сразу все понял (он там не первый год).

Водку, говорит, вчера пили китайскую? Пили - киваем. С тигром на этикетке? С тигром - отвечаем. Сколько выпили? По бутылке на нос признаемся. Начальник побледнел и за голову схватился. Да этот напиток, говорит, лишь максимум по пятьдесят граммов в неделю употреблять можно! И тут же придвигает к себе телефон и звонит какому-то своему приятелю. У тебя там, кричит в трубку, в сельхозкооперативе кубанские казачки масло давят из подсолнуха. Срочно пришли сюда - покрасивей да побоевей. У меня тут четыре охламона тигровой водки нажрались, того и гляди помрут от одиночества. Положил трубку, посмотрел на часы и говорит: приедут они к обеду, ждите в гостинице. Даю трое суток. Чтоб в пятницу утром были на службе, как штык! - Раздухарившийся Соломин рассказывает бодро и весело.

Я слушаю своего шефа, открыв рот. Таких мемуаров, да и вообще подобного поведения я от него не ожидал.

- Верите ли, - продолжает опьяненный воспоминаниями и опьяневший от водки Соломин, - ни до, ни после никогда со мной такого не было. Да и с друзьями моими тоже. Трое суток мы из постелей не вылезали! На сон - всего пару часов, на еду - считанные минуты. Кстати, по распоряжению нашего руководителя продукты нам прямо в номера доставляли. Бедные были наши казачки! Дай им Бог здоровья, если живы!.. Ну, а в пятницу наше руководство сделало с нами почти то же, что и мы с казачками.

Соломин ставит точку в рассказе и шумно вздыхает от усталости.

- Восток - дело тонкое, - говорю я, улыбаясь во весь рот.

- Да-а, Виктор Алексеевич! - удивленно произносит Кармен. - Что развеселили, то развеселили... Вы сверкнули неожиданной гранью. Я начинаю вас любить. За это не грех и выпить. Наливай, Андрей!

Странно, но в ее голосе я особого веселья не чувствую.

- Анечка, детка, - голос у Соломина по-стариковски вздрагивает, как-то неловко мне... Не валяйся ты на полу! Сядь сюда, к нам. А то как на помойку выброшенная.

- А я, разлюбезный Виктор Алексеевич, и есть с помойки, - затвердевает у Кармен голос. - Вы что, до сих пор этого не поняли?

- Нельзя так, голубушка, - ерзает в кресле дед. - На душе как-то плохо у меня.

- Ну, душа ваша - сами с ней и управляйтесь, - рубит Кармен неожиданно низким голосом.

Мне начинает казаться, что в воздухе сгущается электричество.

- Прости ты меня, старого дурака! Я теперь тебя по гроб жизни не забуду, - в груди у Соломина что-то свистнуло. - Только не лежи ты у моих ног живым укором, словно изгнанный и заплеванный ангел!

Я начинаю тереть виски, чтоб не загудело в голове.

- Хочешь, я вот сейчас тут на колени перед тобой стану и буду стоять, пока ты не поднимешься?.. Ты уж из меня сегодня и деспота сделала, и пропойцу, и шута. Я уже на все готов, - и голос у старика начинает дрожать. - Только не терзай меня больше!

Скажи что-нибудь... Скажи, не молчи! - и в груди деда булькает захлебнувшаяся душа.

Я шалею от резкого перехода и вижу на фоне окна, как поднимается Кармен и осторожно идет к Соломину.

- Ну, будет вам, будет, - тихо приговаривает она, словно хочет успокоить расшалившегося ребенка. - Где вы есть? Дайте руку!

Белый рукав соломинской рубашки тянется к ней навстречу. Привыкшими к темноте глазами я уже различаю, как обхватывает старый генерал беспомощными руками тонкий стан молодой женщины и прижимается к ее животу воспаленной головой.

- Да не плачьте вы, - воркует Кармен и опускается рядом на колени, снимите очки... Вот так...

Я инстинктивно протягиваю руку, и Анна кладет мне в ладонь очки, смоченные старческой слезой.

- Ты великая русская женщина. Ты хорошая, - бубнит дед, уткнувшись в плечо Кармен.

- Я знаю, - шепчет она. - Я уже не держу на вас зла... Никто не виноват. Время было такое. Теперь, правда, времена еще горше. Но мы и это переживем. Правда?

- Я уже не переживу, Анечка, - шмыгает мокрым носом старик. - Не переживу.

Все гибнет. Мораль, страна... Всё... Ничего не останется. Сына хотели со Светой. Не дал Бог. Позвони потом Светлане Павловне... Ничего не останется...

- Не умирайте, - гладит седую покаянную голову Анна. - Мы ведь праздника хотели. Андрей вот музыку принес. Хотите фламенко?

- Хочу, - шепчет дед мертвеющими губами.

- Где у вас тут магнитофон? Включи, Андрей! И вызови скорую!

Я судорожно шарю руками по столу в поисках кассеты. Переворачиваю рюмки.