Сергей Тютюнник - Как мы с дедом умирали

Мальчиком я любил войну. Я любил войну до слез. Я любил играть в войну настолько, что вытаскивал из кладовки вылинявший флаг. Флаг с серпом-молотом и звездочкой, прибитый к крашеной планке. Флаг, предназначенный для вывешивания на стену в дни праздников. Я вытаскивал из кладовки тяжелый этот флаг, перевязывал себе голову бинтом и на бинте акварельной красной краской рисовал пятно от «ранения», чем каждый раз приводил в ужас своего вернувшегося с работы отца.

Пока он работал, я выходил на мороз с флагом и в бинте, держа под мышкой деревянный самодельный автомат, и шел в центр нашего огорода. В центре нашего огорода лежала закаменевшая куча навоза, покрытая льдом. Лед покрывал не навоз, лед покрывал невероятной важности высоту. Это была стратегическая высота, которую мне теперь ни за что не взять. А тогда я атаковал высоту совершенно один и, взяв ее в кровопролитном бою, геройски умирал, водрузив на вершину знамя. Потом я умирал на высоте, когда ее приходилось оборонять от полчищ врага.

Множество раз умирал я на этой высоте, осененный вылинявшим красным знаменем. Знамя мое трепетало на ветру. Знамя рвалось в небо из навоза, и наша соседка, прячась за штору в своем окне, писала на моего вечно работавшего отца анонимки. Она писала про флаг в навозе и про сына-вора, то есть про меня.

У соседки перед окнами росли тюльпаны. Мы, дети, задыхались от любви к чужеземным сказочным этим цветам, и кто-то из нас украл их у соседки, оставив перед окнами лишь зеленые пенечки от стеблей да следы детских сандаликов.

– Дети! – изрекла педагогическим тоном соседка, собрав нас вокруг себя. – Хто признается, шо рвал у меня тюльпаны, тот будет честный и хороший ребенок, и того я похвалю!

Мы все хотели быть честными и хорошими детьми. Но я хотел больше всех. И я признался в том, чего никогда не делал.

– Значить, теперь я позову милицию, и ты сядешь в тюрьму! – приблизившись к детским восторженным глазам и обрызгав слюной, заморозила меня соседка.

С тех пор я стал бояться милиции. Я стал бояться всех людей в форме. Блестящие пуговицы, погоны и фуражки с кокардами заставляли мое сердце трепыхаться и подпрыгивать к горлу.

Единственная дорога, по которой я мог пройти в центр нашего поселка, где был интересный и неизведанный мир, пролегала мимо пожарной части. Пожарники в синей форме вечно чинили черный мотоцикл своего начальника и сушили протершиеся на сгибах до дыр шланги. Я обходил пожарников десятой дорогой, трепеща худым своим телом. Когда я устал бояться и обходить их десятой дорогой, стремясь в центр нашего поселка, я спросил у матери своей, спросил, пряча глаза:

– А пожарники – люди чи милиционеры?

Мать моя, молодая и красивая, хохотала надо мной. А когда я ушел, обцелованный ею, вспомнила жалобу соседки и впервые в жизни выпила валерьянку.

Я хотел быть честным и хорошим мальчиком, но войну я любил больше, чем тюльпаны. Война была загадочна и прекрасна. Она делала добрых людей победителями и быстро решала все споры. Она потрясала красивым оружием и звенела медалями. Она звенела тремя медалями моего деда, а дед мой в собственноручно построенном доме молча курил цигарки и медленно гнил возле печки.

Он начал гнить в заболоченных окопах под Львовом и, закончив войну в Польше, приехал домой инвалидом, привезя осколок в ноге и простуженную, заболоченную кровь в жилах. В холодный длинный дождь он весь покрывался чирьями и лежал на узкой железной кровати возле печки тихо, не ворочаясь на постели и прирастая угасающим телом к затвердевшим от гнилого человеческого сока простыням. И пока дед лежал недвижно и тихо, я, рискуя жизнью, карабкался на высокий дедов шкаф и бряцал там тремя его медалями: «За отвагу», «За освобождение Варшавы» и «За победу над Германией». Я вглядывался в потускневшие эти медали и не видел, как летит на взрывной волне мой молодой дед, раскинув руки, и какой острый осколок сидит в его ноге, не видел, какая мерзкая погода стоит в Польше и как горит Варшава…

Мальчиком я любил оружие больше, чем награды, и обменял все три дедовых медали на деревянную саблю, сделанную, как настоящая. Сабля находилась на вооружении мальчика Жени. Мальчик Женя родился на свет от поляка и на три года раньше меня. У Жени были прямые жирные волосы на голове, красные отроческие прыщики на щеках и мастерски сделанная сабля в кладовой. У меня в кладовой был красный линялый флаг и дедовские медали в кармане.