Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

Единственная отрада — Юрик. Учился он хорошо. Добрые руки покойного отца незримо оберегали его, добрая память об отце-воине словно светоч указывала ему правильный путь к главной цели, к которой во все века стремились настоящие мужчины — к защите Родине.

Когда-то Юрий Байда-старший стремился изо всех сил попасть в военное училище — не удалось. Сын Юрия Юрий — весь в отца — поступил в военное авиационное училище. Правда, он опасался, что мать будет против его выбора — профессия летчика опасная, поэтому он соврал, что едет сдавать в высшее инженерное.

— Попробуй. Знания у тебя есть и здоровье неплохое.

— Да я хоть куда! Хоть в водолазы! — Он подхватил на руки не очень-то легкую мать и без труда подбросил ее к потолку, поймал на лету, поставил осторожно на ноги, чмокнул в щеку и не без гордости спросил: — Ну как, чувствуешь?

Мать поправила на себе платье, покачала головой:

— Чувствую, что дурачок… и хвастунишка.

— А папа был сильней меня? — спросил он.

Васса ничего не ответила.

Разговаривая, вспоминая годы войны и молодости, мы просидели с Вассой до четырех часов утра. Давно остыл самовар, давно из печки вышло тепло. Васса, ежась, накинула на плечи шаль, спросила:

— Все же вы так и не сказали, как нашли меня?

— Очень просто: в облздраве на стенде ударников коммунистического труда… хотя Нет, на доске Почета висит ваша фотография и подпись под ней: «Отличница здравоохранения кавалер ордена Трудового Красного Знамени старшая медицинская сестра» — и так далее. Адрес дали там же, и вот я…

— А раньше вы бывали в наших местах?

— Нет. Вот на вашей родине приходилось бывать, и не раз. Там ходили слухи и некоторые люди говорили, что якобы видели Юрия Прокоповича после войны.

Васса безнадежно покачала головой:

— Будь он жив, он нашел бы нас и под землей…

Мне вспомнилось: эти самые слова я только вчера читал в письме летчика — младшего Байды.

— Так ведь всякое бывает, — продолжал я. — Разве мало случаев, когда получивший тяжелые ранения солдат не возвращался к своим родным и не давал о себе знать потому, что не хотел быть им в тягость?

— Да, такое бывает… — задумчиво молвила Васса. — И это, пожалуй, единственное, почему Юра мог бы о себе молчать. Боже мой! Как же это раньше мне не пришло в голову? Давно следовало обратиться в дома инвалидов.

— Эти люди далеко не все в домах инвалидов. К тому же человек, которого видели в Рачихиной Буде после войны, как мне было сказано, без костылей и протезов.

Васса обеспокоенно вскочила, прошлась по комнате, опять села, поглядела на меня с немым испугом. В глазах стремительно мелькали, смешивались, менялись надежда, неверие, смятение, тревога. С минуту она смотрела на меня, дрожа от волнения, вдруг подалась ко мне, схватила за руки, спросила шепотом:

— Он живой?

— Откуда ж я знаю?

Ответ мой прозвучал поспешно и явно неубедительно. Лицо Вассы стало еще более растерянным, жалким. Она о чем-то догадывалась, в уголках глаз навертывались слезы.

— У него семья? Дети? — спросила она, страшась и мучаясь желанием узнать правду. — Я поняла, вы приехали от него…

— Да что вы, Васса Карповна! Я сам по себе.

— Но вы здесь неспроста. Я знаю… Ничего… ничего, я понимаю. Лишь бы он был живой. Неужели правда? Ну скажите же!

— Да, Юрий Прокопович жив и здоров.

— О, боже мой! Как же так? А я…

— Вот его фотография, — я вынул из блокнота карточку, взятую специально для меня секретарем парткома НИИ в отделе кадров.

Васса, выпрямившись, смотрела на меня сузившимися глазами.

Нерешительно взяла карточку, посмотрела. Вдруг, не сводя с карточки глаз, отдалила ее от себя, вглядываясь ищущим удивленным взглядом.

— Кто это? — прошептала она побелевшими губами, протягивая мне карточку.

— Это Юрий Прокопович Байда. Он, видно, очень изменился.

— Байда?!

Васса покачнулась. Я не успел поддержать ее, и она упала на пол, сжав судорожно в кулаке карточку.

Утром Васса послала сыну телеграмму, а еще через двое суток Березово осталось у нас под крылом: мы улетали в Москву, получив от Байды-летчика сообщение о том, что командование предоставило ему отпуск и он также прибудет в столицу в назначенное время.

А за день до вылета вечером я позвонил Полынову домой и проинформировал его по всем вопросам, связанным с моей поездкой. Полынов сказал:

— Я не ошибся, когда говорил вам, что наш Байда предпримет контрмеры, если узнает о наших шагах. Так и вышло. Он написал в райком пространное письмо-жалобу о незаконности расследования, проводимого неправомочной организацией, что противоречит конституционным положениям. Меня вызывали в райком и предложили заслушать Байду на ближайшем заседании парткома, а всякие дознания прекратить. Заседание состоится в этот четверг в семнадцать часов. Не мешало бы вам к этому времени вернуться.