Николай Иванов - Разговор с незнакомкой

— Ум за разум заходит на старости. Так и кажется, что слышу, как лопаются почки…

Я невольно прислушался. Нет, лишь шелест ветра в ветках да поскрипывание одинокой старой липы в углу двора.

— Увидите, завтра покажутся листья. Подумать только, они уже, точно птенцы, стучатся, стучатся к нам сюда!

Он говорил и говорил что-то еще о весне. Я слушал его и не слышал, почему-то вновь, в который уж раз, вспомнился его зимний рассказ о певице. И когда я сказал ему об этом, он как-то недоуменно взглянул на меня, помолчал и сказал раздумчиво:

— Веселое тогда было время. Всевозможные шайки, банды, «черные кошки»… средь бела дня грабили.

— Но ведь и сейчас, Серафим Потапович, не заскучаешь.

— Да, да, вы правы. Подумать только! Ведь старое поколение истинных рецидивистов, классиков двадцатых, тридцатых, сороковых годов вымерло, обезврежено либо «на пенсии», так сказать. Откуда же берутся продолжатели? Ведь нет же ни школ, ни академий.

— Продолжателей хватает. Кино и телевидение не дают нам об этом забывать.

— Н-да, не дают… — вздохнул старик. — Но мне кажется, когда возникают особо угрожающие вспышки, рецидивы, на это надо бросать, как на очаги эпидемий, лучших специалистов Москвы, других городов.

Старик замолчал, потом, настороженно прислушиваясь к чему-то, встал со скамьи.

— Вы слышите? — спросил он, обернувшись ко мне.

Из-за тополей доносился сухой дробный треск. Поднявшись, я увидел перекинутый через бельевую веревку темный резиновый шланг. Упругая струя воды, разбиваясь об асфальт, издавала резкий звук, напоминающий треск разрываемой плотной материи.

— Нет, вы прислушайтесь только, на что похоже? Особенно если не глядеть…

Я прислушался.

— Верно же — на огонь?.. Подумать только, вода и пламя! Вечно взаимоуничтожающие друг друга, и вдруг общее — звук. Треск сухих ветвей, объятых пламенем, и звук разбивающейся о камень воды.

Мне оставалось лишь молча удивиться столь необычной и образной аналогии.

А через несколько минут старик вновь удивил меня. Мы вместе шли к дому. Вдруг он остановился, глядя себе под ноги, потом нагнулся, и я увидел, как он протянул руку к серебряной монете, лежащей у асфальтовой кромки. Однако он не поднял монеты, а лишь перевернул ее и пошагал дальше.

— Чем не понравилась вам монетка? — не выдержав, спросил я его у подъезда.

— С детства, знаете ли, суеверен, беру, лишь когда лежит «орлом»… — улыбнулся старик, разведя руками.

— А перевернули зачем?

— Подумал, что кто-нибудь пойдет после нас той дорожкой…

Последняя моя командировка была хлопотной, но интересной. Мне уже приходилось бывать на Дальнем Востоке. Но прежде я видел только приморские города, бухты, в лучшем случае — сопки. И вдруг теперь — Сахалин и Курильская гряда, выход на сейнере в море и полет над океаном на вертолете. И там, далеко от дома, я все время помнил о старике. Я уже знал, что пойду к нему в тот же день, как вернусь. Моряки тралового флота подарили мне огромный коралл. Розовый светящийся папоротник с тонким, почти прозрачным кружевом ветвей. Я постучусь к старику и вместо приветствия, совсем как в его сказке, протяну ему это чудо. Так в течение полутора месяцев я и представлял себе свое возвращение.

…На пути из аэропорта к дому меня прихватил ливень. Да такой, что невозможно было и шагу ступить из-под навеса на остановке. По асфальту вдоль кромки тротуара несся бурный поток, тяжелые косые струи сбивали с деревьев листья. Обидно было стоять в двух шагах от дома, что называется, выжидая погоды. И я, черпая туфлями мутную воду, пошлепал перебежками по лужам к своему двору.

Перешагнув порог квартиры, сбросил все мокрое, переоделся и, поставив на плиту кофейник, стал названивать на службу. Дождь за окном затихал. Раскладывая по местам дорожные пожитки, я добрался до коралла. Не мешкая, завернул его а целлофан и отправился вниз. Подойдя к стариковской двери, я не сразу нажал кнопку звонка. «Удобно ли без приглашения? — в который раз подумалось мне. — Уместен ли мой визит?» Но отступать показалось поздно, и я торопливо нажал на черную глянцевую пуговицу у косяка.

С минуту пришлось простоять мне у обитой темным дерматином двери. Я подумал уж было, что хозяина нет дома, как дверь, чуть скрипнув, приоткрылась, и я увидел седую, с большими залысинами голову и кудлатую, окладистую бороду незнакомого мне пожилого мужчины.

— Вам кого? — спросил он, настороженно рассматривая меня.

— Серафима Потаповича… если можно.