Надежда Сергеевна, собравшись было подняться, увидела вдруг, как с проспекта свернула в сквер шумная пестрая толпа. Буквально за минуту были заняты все скамьи. Рядом с Надеждой Сергеевной разместились стриженный наголо парень со стареньким рюкзаком за плечами и его подружка, неловко держащая в руках растрепанный букет полевых цветов. Парень отламывает от большой плитки кусочки шоколада и кормит ее с ладони. Она тянется, тянется через его плечо к щеке, напрягая тонкую шею, и, прикоснувшись к щеке губами, вздыхает:
— Знаешь, я научилась определять с точностью до одного часа, сколько времени назад ты побрился.
— За два года разучишься…
— Я приеду к тебе…
На соседней скамье выпалили в крону тополя пробкой от шампанского и, роняя на асфальт густую белую пену, стали разливать вино по эмалированным кружкам. Резко взвизгнул магнитофон, висящий на плече у парня в потертом замшевом пиджаке.
— Все могут короли-и-и! — захлебываясь, закричала певица в небо.
— Эх, братцы… — выпив шампанское, вздохнул сутуловатый скуластый мужчина. — Гармонь бы теперь! Ну, разве ж так провожают?.. Гармонь бы… хромку двухрядную!
Надежда Сергеевна силилась подняться, уйти, она чувствовала себя неловко в этой оккупировавшей сквер компании, но что-то точно приковывало ее к скамье, и она никак не могла оторвать взгляда от сутулого мужчины, свертывающего из газеты цигарку, от стриженых ребят с транзистором, от седой, но молодой еще женщины, приложившей к глазам кружевной платок. И у нее тоже вдруг к горлу подступили слезы…
Паровоз вот уже больше часа давал протяжные, разрывающие душу гудки. Наденька стояла рядом с Петром на перроне, вцепившись в его локоть мертвой хваткой; все происходящее вокруг казалось ей наваждением, нелепым жутковатым сном, и она сжимала и сжимала руку Петра, морщиня и сминая возле локтя его отутюженный китель.
Июньский день был дождливым и прохладным. Над городом висели низкие сизые тучи. Порою ветер порывисто подгонял их, освобождая лоскут серого неба, и тогда на фоне этого на минуту освобожденного пространства можно было увидеть ровные ряды наших штурмовиков, медленно плывущих на запад. Через мгновение тучи вновь заслоняли самолеты, а над городом, над вокзалом продолжал висеть их далекий, но густой и надрывный гул.
Рука Наденьки мелко подрагивала. Петр осторожно разжал ее пальцы у себя под локтем, поднеся к губам, погрел дыханием и поцеловал поочередно каждый палец. Мимо них медленно, скрежеща на стыках рельсов тормозами, двинулся состав. Женщины с детьми на руках, седые старцы, девицы в беретах — все, кто стоял впереди их, ближе к поезду, будто вместе с платформой двинулись вслед убыстряющим ход товарным вагонам. Наденька видела из-за плеча мужа лишь головы и высоко поднятые руки, простертые вслед убегающим вагонам. А из окон теплушек, из приоткрытых дверей высовывались стриженые головы…
Зычно, простуженно продолжал кричать паровоз — теперь уже где-то дальше, на запасных путях.
Петр набил табаком трубку, разжег ее, прикрывая ладонью от ветра, и посмотрел на часы.
— Ну вот, Надюша… скоро и наш подадут.
— Не плачь, девчо-о-нка… пройдут дожди! — доносился нестройный речитатив из-под тополя. Там, на другой стороне дорожки, присыпанной светлым речным песком, пили шампанское почему-то без стаканов. Ребята, отпив глоток, передавали сверкающую фольгой бутылку по кругу. Вот очередь дошла до девушки с пышной красивой прической, она поднесла тяжелую бутылку к губам, поперхнулась и, передав ее дальше, закрыла лицо руками.
— Ты хочешь вина? — спросил сидевший рядом с Надеждой Сергеевной парень подружку, кладя в рот ей дольку шоколада. Девушка покачала головой.
— А что же ты хочешь?
— Я буду ждать тебя… — подумав, ответила она. Он отломил еще дольку шоколада. Она отстранила его руку и спросила:
— Что же ты молчишь?
Он не ответил.
— Разве тебе это безразлично?..
Он не ответил.
— Нет, ты только посмотри, посмотри, какое небо сегодня! Совсем не осеннее… — девушка, запрокинув голову, жмурясь, смотрела через тополиные ветки на небо.
— Да, небо пахнет весной… — тихо проговорил парень.
— Ты только пиши мне почаще, ладно?..
— Знаешь… как это ни смешно, но я за свою жизнь написал одно лишь письмо. Родителям из пионерского лагеря «Артек»…
— А мне?
— Ну… это же не по почте.
На первый путь подали состав из старых, побуревших от времени и дождей вагонов пригородной электрички. Петр обнял Наденьку.
Читать дальше