Николай Иванов - Разговор с незнакомкой

— Не пей большими глотками!

Сегодня впервые торгуют квасом. Чистенькие, помолодевшие за зиму, кочуют по мостовым светлые бочки. Притормаживают на перекрестках и, помедлив, точно сверяя прошлогоднюю прописку, обосновываются понадежней, маня с тротуаров прохожих.

Я стою в очереди за рыжим мальчишкой. Здесь, на солнце, он кажется не рыжего, а какого-то золотистого, подсолнухового цвета. И я вижу, как он жадно, по капельке, не пьет, а вдыхает, точно саму весну, эту душистую, солнечно-коричневую влагу.

Около метро на рекламной доске яркая афиша: «Всесоюзный смотр кроликов». Прохожие идут мимо. Смуглый мальчишка с клеткой в руках останавливается рядом, читает.

— Как жаль, что они не сделали всесоюзный смотр ежиков!.. — через минуту говорит он, грустно вздыхая…

В одном из старинных переулков, где-то возле Солянки — будка чистильщика обуви. Его руки, крепкие, жилистые, с узловатыми пальцами, в ритмичном шелесте и перестуке щеток обрабатывают изящную импортную туфлю. На складном брезентовом стуле, широко и довольно улыбаясь московскому солнцу, сидит хозяин туфли — широкоскулый веселый негр.

У фасада театра роскошные автобусы туристов, заморские «мерседесы», «форды» и рядом — наш — видавший виды, но весь какой-то опрятный, чистенький зиловский автобус. Возле него молодежь с цветами в руках, слышатся переборы гитары. Но вот часть людей начинает подниматься в автобус. Примерно половина группы заняла места в салоне, другие остались у входа. Нетрудно заметить, как не хочется расставаться этим людям.

— Не забудьте: ровно через год у этих колонн!

— Не забудем! Тайге привет, поклонитесь Байкалу!

— А вы — Памиру!

И вдруг внезапно, резко вырвалась из окон автобуса песня и точно ударилась о людей, оставшихся внизу, на асфальте.

Песня раздваивалась и вновь сливалась. Пели в автобусе. Пели стоящие внизу. Слова слетали, казалось, не с губ, а шли из сердец поющих. Автобус двинулся медленно. Песня удалялась и в то же время оставалась на месте. Все слабее и глуше доносится увезенная песня. Но сильнее, пронзительнее звенит она у театра и улетает через площадь вслед увезенной. Надолго еще остается в памяти, звучит в ушах незнакомый, но чем-то бесконечно близкий мотив.

Она была многоликой, длинной и тянулась вдоль узенькой улицы, занимая почти половину ее. Я подхожу поближе и вижу галерею уставших, с влажными от августовской жары лицами людей. Вот мужчина с фибровым чемоданом. Очередь движется медленно, и он успевает время от времени посидеть, ставя чемодан «на попа». Седенькая интеллигентная старушка в пенсне через равные промежутки времени перекладывает из одной руки в другую тяжелую авоську.

Я прохожу мимо этих людей, и мне кажется, что я когда-то уже все это видел. Что-то подобное, знакомое-знакомое сохранила память. Была такая же жара и длинная очередь, худые изможденные лица людей, авоськи, сумки…

Захожу в начало очереди и вместе с ней поворачиваю за угол. И сразу же в глаза бросается громадное яркое панно-реклама: «Смотрите в нашем кинотеатре цветной широкоформатный фильм «Они сражались за Родину».

Мимо длинного, только что заселенного дома идут пенсионеры. Человеку около семидесяти лет. Крупной, грузной собаке-овчарке, наверное, около двадцати. Она тяжеловато переставляет негнущиеся лапы, нелегко дышит. У зеленого гриба-зонтика собака останавливается и долго в упор смотрит на детей, играющих в песке. Она точно вспоминает что-то, и кажется, что слезящиеся глаза ее застыли в какой-то давно-давно родившейся улыбке.

— Алло, это ты, внучек? Здравствуй.

— Здравствуй, бабуля…

— Как там дела?

— Хорошо.

— Уроки выучил?

— Выучил.

— Молодец… Гостинцы тебе передала мама?

— Передала.

— А что надо сказать?

— Спасибо.

— То-то же… Телевизор-то смотрите?

— Ага…

— Отец небось хоккей включил?..

— ?

— Хоккей, говорю, папа смотрит, наверное?

— А папка ушел от нас…

— Как это ушел?! А ну, позови мать… Клавдия?

— Нет, Нина…

— Простите, не туда попала…

По заданию редакции мне довелось побывать в одной, из воинских частей, где новое армейское пополнение проходило курс молодого бойца.