Рачия Кочар - Дети большого дома

— Пришли с востока. Направляемся на запад.

«На запад»… Всего на расстоянии одного, от силы двух километров протекал Дон, и по ту сторону от него был уже «запад». Ясно, что сегодня или завтра реку не форсируешь. Решение о такой операции фронтовики почувствовали бы подсознательно. Но радостна была самая мысль о том, что столько войск и столько боевой техники идет с востока.

— Сколько еще резервов есть у нас, товарищ батальонный комиссар? — прошептал стоявший рядом с Аршакяном Бурденко. — Эти-то, видно, впервые на фронт пришли…

Тигран почувствовал, какой утешительной, воодушевляющей была эта мысль для Миколы. А тот, помолчав, продолжал:

— Иногда сидишь в своем окопе и не видишь, как велик мир. Человек должен мыслью на высоту подниматься, чтоб побольше вокруг себя видеть. Если нужно, сиди в окопе, но чувствуй себя на горе! Вот идут и идут, и конца им не предвидится. Ну и силушка! Свежая, крепкая, с отступлениями не знакомая! Да и никогда не узнают они, наверно, того, с чем нам встретиться довелось… Им легче будет, то есть с душевной стороны. Велика наша родина, мы и сами иногда не представляем, как она у нас велика!

Грохот проходивших танков иногда заглушал слова Бурденко, но он говорил скорее сам с собой, чем с батальонным комиссаром.

— Пошли! — предложил Аршакян. — И в самом деле конца не видно!

Они зашагали обратно к окопам батальона, по временам останавливаясь и прислушиваясь. Сквозь орудийную канонаду и трескотню пулеметов доносился глухой гул проходивших войсковых колонн.

Добравшись до роты, они с увлечением описали виденное командиру роты и лейтенанту Кюрегяну. Посыпались бесконечные предположения и выводы. Кюрегян слушал, опять не принимая участия в беседе: каждое слово фронтовиков казалось ему исполненным особого смысла. Его поражало совершенное спокойствие окружающих. Лейтенанту Кюрегяну казалось, что эти люди никогда ничем иным не жили, никакими иными событиями не интересовались, а родились только для войны, живут только войной и говорят лишь о ней.

Снова все улеглись на ветки.

Синее небо серело, звезды бледнели. Проснувшись от предутреннего ветерка, зашелестели листья, зашуршала трава.

Подтянув шинель к подбородку, Бурденко закрыл глаза, пытаясь уснуть. Но желание говорить перебарывало сон.

— Большое дело затевается — по всему видно!

Не спалось и командиру роты. В накинутой на плечи шинели он сидел на чурбаке рядом с лежавшими, вглядываясь в высоты на том берегу Дона.

— Ночью беспокоился, теперь утих. Всегда затихает в эти часы!

Тени постепенно таяли, из мрака выступали еще влажные холмы, прибрежные кусты. Командир роты напряженно всматривался в позиции врага.

И вдруг противоположный берег заполыхал пламенем, одновременно взметнувшимся вдоль всей гряды холмов. Вздрогнув, глухо застонала земля.

— В окопы, товарищи! — крикнул командир роты.

Лежавшие вскочили и кинулись к окопам.

Стоя между Миколой и Арсеном, Аршакян подтянулся к брустверу, чтоб оглядеть противоположный берег.

— Видно, намеревается перейти реку, гад… — бормотал про себя Бурденко. — Товарищ батальонный комиссар, нельзя из окопа высовываться!

Он дернул за рукав Аршакяна, но и сам, не выдержав, подтянулся, чтоб через бруствер кинуть взгляд в сторону вражеских позиций.

— Никогда еще гитлеровцы не палили так бешено!

На том берегу реки словно извергались вулканы.

Побагровело небо. Равнина на восточном берегу Дона, за позициями батальона, была закрыта завесой дыма. Сперва вражеские орудия били вглубь обороны, затем тысячи снарядов начали разрываться над окопами, вспахивать передний край. Бойцов засыпало землей, душило дымом. Они выбирались из-под засыпавшего их слоя, стряхивали пыль с плеч и головы и, опираясь грудью о стены окопа, поворачивались туда, на запад. От гула разрывов они уже не слышали друг друга, объяснялись мимикой и жестами.

Взгляд Аршакяна упал на бледное, бескровное лицо лейтенанта Кюрегяна. Он невольно улыбнулся. «И мы были, вероятно, такими в первые дни, — мелькнула у него мысль. — Наверно, кажется парню, что конец света настал».

Старые солдаты были спокойны. Вот идет Арсен по окопу, он то пропадает, то снова появляется, выглядит собранным, сдержанным, всматривается вдаль острым взглядом. Кажется, что он за работой. Тоноян спокойно и деловито подходит к Аршакяну, что-то говорит, но голос тонет в грохоте. Батальонный комиссар наклоняется к его лицу.