Григорий Ходжер - Конец большого дома

Разгневанный Баоса Заксор, глава большого дома, уехал, избив всех женщин — двух жен старших сыновей, двух дочерей и свою больную жену. Он сел в оморочку и уехал на дальние озера, чтобы забыть за рыбной ловлей о домашних скандалах, ссорах невесток и дочерей.

В полночь он уже был на озере, вытащил на берег оморочку, собрался уснуть и тут вспомнил, что не взял с собой ни подстилки из кабаньей шкуры, ни одеяла. Наломав тальниковых веток, он постелил их на дно оморочки и лег на сырые от росы холодные листья.

«Не зима, без костра переночую, не впервые», — подумал он.

Ночь выдалась безветренная. Крупные звезды усыпали почерневшее небо. Пушистой снежной порошей пролегла «Лыжня охотника» — Млечный Путь. Если бы кто и захотел найти тут свою звездочку, то навряд ли разыскал ее. Созвездие «Половина шкуры» перешло на южную половину неба, а «Сушильня юколы» оказалась над головой Баосы. Чуть-чуть севернее «Сушильни» мерцала неяркая, ничем не приметная звездочка, ее называют «Колесом неба». С малых лет Баоса наблюдает за этой звездой, и никогда она не сдвинулась с места; все звезды двигаются, а она, как шляпка забитого гвоздя, остается на месте. Когда-то в детстве отец Баосы воткнул у его изголовья шест, конец которого пришелся как раз на неподвижную звезду.

— Можешь всю ночь следить за «Колесом неба», — сказал отец. — Все небо, все звезды будут вертеться вокруг твоего шеста.

Баоса не спал ночь, он смотрел на острие шеста, на «Колесо неба», на путешествующие звезды и созвездия. С тех пор прошло много лет, у него выросли дети — четверо сыновей, две дочери, полная большая фанза внуков и внучек, а поседевший Баоса все еще надеется увидеть, как сдвинется со своего места «Колесо неба». В детстве Баоса торопил звезды, хотел, чтобы они двигались быстрее, чтобы за ночь они делали два полных оборота вокруг шеста. Но наступало утро, черное небо голубело, и звезды одна за другой исчезали, как белые камешки, брошенные на дно Амура.

«Звезды не послушны человеку, — подумал Баоса, набивая трубку листовым табаком. — Вот и дети выросли, полный дом внуков, внучек нарожали и тоже послушность потеряли. Отчего это случилось? Почему не слушаются меня?»

Баоса зажал в левой руке кремень с крохотным кусочком сухого трута и ударил обломком напильника. Искры с шипением разлетелись в стороны, одна застряла в волокнах трута и слабо затлела. Старик раздул искорку, вложил в трубку, попыхтел, и едкий дым обволок голову, отпугнул звеневших перед лицом комаров.

«Рыбы много», — подумал старик, прислушиваясь к неумолкаемому шуму озера. Всюду — и вправо и влево от оморочки — плескалась тихая вода, шуршали затопленные травы, отовсюду неслось чмоканье рыбы.

«Воды нынче большой не будет. А-я-я, какая была вода три года назад. Самые высокие редки на Амуре были затоплены, люди спасались на сопках. Ох и вода была! Никто не помнит такого. Как нанай родились на Амуре — не было такой воды».

Баосе казалось, что он до утра может думать о рыбе, вспоминать наводнение Амура трехлетней давности, но как только потухла трубка, его мысли опять вернулись к дому, к родной семье.

У Баосы была большая фанза, самая большая в стойбище Нярги, да и семья его была самая многочисленная. Как же, имея такую семью, не иметь большую фанзу? В стойбище нет охотника богаче Баосы: у него два амбара, наполненные вещами, рыболовными и охотничьими снастями, продовольствием. Он хозяин этих амбаров, без его воли ни жена, ни дочери, ни снохи не могут вынести оттуда даже крупинку, даже щепотку муки. А в изголовье его постели под циновкой лежат два кожаных мешка, в них после зимней охоты хранятся меха, добытые всеми охотниками большого дома. Правда, сейчас мешки пусты и сжаты как брюхо голодной собаки: еще зимой Баоса отдал часть пушнины за долги, а на другую часть купил продовольствия на все лето. Хорошо, дружно жил большой дом до наводнения. Дети — охотники Полокто, Пиапон, Дяпа, Калпе — всю добычу до последней шкурки отдавали отцу, главе большого дома. Снохи — Майда, Дярикта — жили в дружбе, как родные сестры. Никто никогда не возражал главе большого дома; даже тогда, когда на семейном совете мужчин возникали разногласия, слово Баосы было решающим. Когда он совершал покупки без совета мужчин-сыновей, никто из них не говорил ни слова. Баоса иногда сознательно лучшие куски материи отдавал второму сыну, Пиапону, потому что он был самый удачливый, ловкий, лучший охотник и рыбак дома, он был де могдани. Старший сын, Полокто, на глазах которого совершался дележ, без слова понимал отца. Полокто был вспыльчивый, но он сознавал, что его брат действительно великий охотник, и потому не обижался.