Александр Шеллер-Михайлов - Бедные углы большого дома

Это былъ дѣйствительно большой домъ, какъ Россія есть дѣйствительно большое государство. Число его жителей равнялось числу жителей иного изъ безуѣздныхъ и даже уѣздныхъ русскихъ городовъ. Его достопочтенные обитатели, какъ это бываетъ и въ городахъ, принадлежали ко всѣмъ сословіямъ, даже были въ немъ и такіе, которые просто-напросто не принадлежали ни къ какому сословію, несмотря на то, что законодательство устроило сословіе «разночинцевъ». Кромѣ этихъ «Ивановъ, не помнящихъ родства», гулявшихъ съ «волчьими паспортами», было въ большомъ долгѣ нѣсколько семей толстыхъ купцовъ, у которыхъ висѣли на шеяхъ медали за пожертвованія, теплились во всѣхъ комнатахъ жертвенныя лампады съ запыленными фарфоровыми яйцами и понемногу приносилась въ жертву времени и моли дорогая мебель, скрывавшаяся въ теченіе многихъ лѣтъ подъ чехлами. О бокъ съ однимъ изъ купцовъ нанимала квартиру «мадамъ», какъ называли въ домѣ дѣвицу, содержавшую школу исключительно для женскаго пола, между которымъ въ неурожайные годы были и мальчики. Надъ школой жилъ какой-то разбогатѣвшій изъ скуднаго жалованья и пившій запоемъ надворный совѣтникъ, съ Станиславомъ въ петлицѣ и пряжкою за безпорочную службу. Надъ нимъ существовала какая-то вдовица, устроившая государство въ государствѣ, то-есть раздѣлившая свою квартиру на части, и такимъ образомъ превратившаяся въ хозяйку-собственницу. Этимъ раздѣленіемъ она пріобрѣла право изгонять изъ своихъ владѣній непокорныхъ вассаловъ-жильцовъ и доказала міру, какъ легко захватить въ свои руки извѣстную долю власти. Былъ въ домѣ даже и генералъ, но — успокойтесь, встревожившійся читатель, — генералъ былъ статскій. Не стану исчислять всѣхъ жильцовъ большого дома, но скажу, что тутъ было все, начиная съ нѣмецкой аптеки господина Гифта и кончая русскимъ трактиромъ. О немъ гласила вывѣска съ нарисованными на ней тарелками, летящимъ ножомъ и чайнымъ приборомъ. Надъ нимъ красовалась надпись: «Трактиръ сѣми купающихся лѣбѣдей», а внизу значилось лаконическое: «въ хотъ». Всѣ эти предметы съ ихъ жизнью и видомъ до того знакомые и, такъ сказать, родные, что, глядя на правописаніе этой вывѣски — я боюсь болѣе смѣлыхъ примѣровъ — и на правописаніе другихъ вывѣсокъ, невольно приходишь втупикъ и думаешь, что именно это — появляющееся на вывѣскахъ и во всѣхъ безъ исключенія письмахъ великихъ и малыхъ россіянъ — правописаніе есть настоящее, а другое, — появляющееся только въ учебникахъ, — есть вымышленное злонамѣренными людьми для нашей гибели. Въ теченіе каждаго года въ домѣ родилось, женилось и умирало скоропостижно и отъ изнурительныхъ болѣзней, отъ пьянства и насильственною смертью, ни болѣе, ни менѣе людей, какъ сколько слѣдуетъ по неизмѣннымъ законамъ статистики, то-есть какъ разъ столько, чтобы жители могли имѣть всегда свѣжія темы для разговоровъ, тѣмъ болѣе интересныхъ, что предметъ ихъ весьма близко касался каждаго изъ жителей.

Если глядѣть со стороны, изъ пустынь Африки, напримѣръ, то, пожалуй, можетъ казаться, что до жильцовъ большого дома нисколько не касалось вотъ хоть бы рожденіе сына — немного преждевременное — у двадцатидвухлѣтняго портного Приснухина, котораго женили на двадцатипятилѣтней генеральской горничной, видя всѣ признаки его пламенной любви къ ней. Но это можетъ казаться только изъ пустынь Африки, и то людямъ вѣтренымъ, готовымъ назвать сплетнями возникшіе по поводу этого рожденія толки, споры и счеты недѣль, — за неимѣніемъ мѣсяцевъ, — дней и даже часовъ, протекшихъ со дня брака. Но благоразумный, практическій человѣкъ, надѣленный съ избыткомъ способностью къ глубокимъ соображеніямъ, сейчасъ смекнетъ, что новорожденный младенецъ очень и очень важное событіе въ жизни большого дома и что средства его родителей непремѣнно должны быть приведены въ ясность.

— Рожаетъ, рожаетъ! — кричала жирная и вѣчно тревожная слесарша Иванова, или, попросту, Иваниха, своему мужу, вбѣгая съ одышкой въ свою грязную квартиру въ день рожденія Порфирія Приснухина, одного изъ моихъ любезныхъ героевъ.

— Экъ тебя разобрало! — флегматично пробормоталъ сквозь зубы слесарь, отирая оборотомъ грязной руки грязный потъ съ грязнаго лба. — Четырехъ недѣль нѣтъ, какъ они повѣнчались.

— А все-таки рожаетъ.

— Машинный онъ, что ли, у нихъ будетъ! Хлебнула ты, вѣрно, на радостяхъ, — произнесъ мужъ, стуча молоткомъ.