Яков Лович - Враги

– Так-то оно так, – протянул Фролов. – Но неудобно как-то. Обещал ведь…

– А вы соврите. Скажите ей, что папашу уже в Керби увезли. Или скажите, что он сбежал в тайгу. Вот и всё.

Фролов раздражённо повесил трубку телефона.

– Ты поедешь со мной в Керби, – говорил Фролов Тамаре. – Отец твой убежал в тайгу – где его найдёшь? Мать и сестёр уже увезли вместе со всей эвакуацией. Там, может, встретитесь. А здесь оставаться нельзя. Скоро придут японцы.

Раздавленная, осунувшаяся, с провалившимися глазами, девушка смотрела на него с ужасом.

– Это неправда! – слабо сказала она, и слезы ручьём полились по ее щекам. – Вы говорите неправду! Вы не хотите мне помочь найти своих. Вы зверь! Я чувствую, что папа убит… а мама, где она?… Боже мой! Убейте меня… я прошу вас! Я не хочу больше жить… не хочу никуда ехать… Что вы со мной сделали… что вы со мной сделали! Убейте меня! Всё равно, я отравлюсь!

– Не отравишься! – почти весело сказал Фролов. – Не реви! Поедешь со мной в Керби, а там двинем в Москву. Я тебя не брошу. Полюбил тебя, ей Богу, и ты меня полюбишь. Мы с тобой молодые, весь свет ещё завоюем. Вот увидишь! Учиться будем, советской власти поможем строить новый порядок. Не хнычь! Что прошло, то прошло. Теперь начинается новая жизнь.

27 мая бородатый партизан Хромов, который водил Николая Ивановича искать труп сына, узнал, что город будет сожжён, а все жители, которые ещё не выехали в Керби, обречены на поголовное истребление.

– Как же это – всех? – недоумённо покрутил головой Хромов. – А женщины, а ребятишки?

– Всех товарищ Тряпицын велел кончить, – ответил ему сумрачно партизан, передавший страшную новость. – Куда их через тайгу переть? Только мешать будут. Всё равно – сдохнут по дороге…

– Ну-ну… – пробормотал в бороду Хромов, но ничего не сказал, приученный теперь к тому, что нужно держать язык за зубами.

Свернув цигарку, закурил, задумался. Не выходили у него из головы Синцовы. Бывал у них несколько раз, угощал его Николай Иванович, пока было чем. А потом, когда отняли у Синцовых всё, то, наоборот, он угощал их: носил им мясо, хлеб, сахар, крупу.

Жалко ему было эту семью. Помнил, крепко помнил, что хорошо относился Николай Иванович к своим рабочим и жилось им у него лучше, чем у других владельцев рыбалок.

«Пойду, проведаю, давно не был» – решил он, докурил цигарку и не спеша пошёл к Синцовым, захватив кулёк с продуктами.

По дороге видел, как гнали на Амур очередную партию обречённых – человек сорок. Узнал одного приказчика из магазина и ещё знакомого рабочего. Оба были связаны, у обоих на лицах были следы жестокого избиения. Шла, спотыкаясь, пожилая женщина. Она не была связана и несла на руках мальчика лет трёх-четырёх.

Хромов неодобрительно покачал головой. И когда увидел посреди двора одного дома труп полураздетого старика, с торчащей к небу седой бородой, снова промычал:

– Ну-ну…

Встретил знакомого партизана, который вёл лошадь, впряжённую в телегу. На телеге были банки с керосином.

– Здорово, Алёша. Что – керосином торговать стал? Куда столько?

– Не… не то, – ухмыльнулся партизан. – Люминацию японцам устроим. Керосин по домам развожу. К каждому дому. Завтра весь Николаевск к…

Он смачно выругался. Хромов снова покачал головой.

Анна Алексеевна порывисто бросилась к нему – с тоской, с надеждой, со слезами в глазах.

– Где он? Где Тамара? Что с ними?

– Кто? Что? Да вы про кого?

– Ах, да вы не знаете, Хромов, – бросила руки вниз Анна Алексеевна. – Вы давно у нас не были… Увели… увели Николая Ивановича и Тамарочку… давно уже увели. Фролов забрал их… Одна я осталась с младшими. Где они, Хромов? Чует моё сердце беду. Вы бы узнали. Может, и нет уже моих дорогих на свете… может, Тамарочку, родненькую мою, истерзали, замучили… Как я могу узнать, что я могу сделать? Пойти куда, в штаб? Так девочек не могу бросить…

– Вот оно что, – сумрачно бросил Хромов. – В Маго меня посылали, уезжал я. Вот и не знаю ничего. Узнать можно попробовать. Это можно… Значит, Фролов забрал? Гад!

Он свернул цигарку, задымил, подумал, не глядя на Анну Алексеевну. Потом заговорил:

– Фролов, значит, забрал? Этот самый гад и Лёнечку велел добить. Я знаю это. По телефону приказал. При мне было. От этого жалости не жди… Какой он из себя?

Анна Алексеевна, плача, рассказала.

– Он самый! Фролов! Дубина такая здоровая, волосы белые. Так и сказал – Фролов? Ну, Анна Алексеевна, надежды мало, что живы ваши, коли к нему попали. Зверь человек.