Яков Лович - Враги

– Да твоё, с рубином?

– Ничего не понимаю. Какое?

– Вот это, – Надя протянула Тамаре кольцо с кроваво-красным рубином.

– Да, моё, моё, это муж подарил его тебе, Надя?

– Как муж? – пролепетала Надя. – Разве Батраков – ваш… твой муж?

– Да. Уже пятнадцать лет. С самых николаевских событий. Он партизан и спас меня.

– «Мы встретились – мгновенно вспомнила Надя слова Батракова – в огне и грохоте гражданской войны. Ей было лет шестнадцать. Она скорее ненавидела меня. Но тогда не спрашивали – хочет в мужья или не хочет». Теперь Надя начала всё понимать. Страшная правда…

– Для меня всё ясно, – жалко улыбнулась Тамара. – Мой муж ухаживал за Надей… я прочитала об этом в газете… и хотел сделать ей подарок. У меня есть шкатулка с драгоценностями. Он выбрал в ней именно это кольцо… оно бросается в глаза. Я давно уже не ношу его… много лет… и муж забыл о том значении, какое имеет для меня это кольцо. А надпись на нём почти незаметна. Вот как оно попало к Наде…

– Боже мой, как всё это запутано! – вырвалось у Полунина. – Через пятнадцать лет так встретиться.

– И одна сестра на пути у другой! – сказала Тамара. – Я шучу, Надя, это не имеет никакого значения! Мой муж мне безразличен, и я счастлива, что ваш флирт привёл к заметке в газете и позволил мне найти вас, кого я считала погибшими. И подумать только, мамочка, что Фролов собирался уже уезжать из Харбина. Он сказал мне об этом. Мы уехали бы – и так никогда не нашли бы друг друга…

– Фролов? Кто это Фролов? – села на постели Анна Алексеевна.

– Фролов? Это мой муж. Это его настоящая фамилия. Батраков это политический псевдоним, которым он прикрылся, когда поехал на Дальний Восток.

– Это он тебя спас… Фролов?

– Да.

– Это тот самый, который увёл Леонида, потом твоего отца, приказал тебе прийти в партизанский штаб?

– Да, – бледнея при виде страшных глаз Анны Алексеевны, сказала Тамара.

– Он высокий… очень высокий? Белокурый?

– Да.

– И он твой муж? Ты жила с ним пятнадцать лет?

– Да, – прошептала Тамара.

– Боже мой! Можно с ума сойти! – откинулась на подушки Анна Алексеевна. – Но ошибки быть не может… это так!

– Да что, мама?

– Ты не виновата… ты не могла знать… Про Леонида мы с отцом тебе старались ничего не говорить. Ты знала, что он погиб, но всех обстоятельств не знала и не могла знать. Нам всё рассказал Хромов… помнишь, партизан с бородой, который носил нам провизию. Боже мой, Боже мой, как всё это страшно!…

Анна Алексеевна заломила руки.

– Доченька моя бедная! Этот Фролов – убийца Леонида! Это он приказал добить моего умирающего мальчика… твоего брата. Это он убил твоего отца – Хромов говорил. Убийца он, твой муж, убийца! Я не знаю, как он лгал тебе, но он убийца твоего отца и брата. Убийца, убийца!

Это было так страшно, что Полунин закрыл лицо, чтобы не видеть глаз Анны Алексеевны и белых от ужаса Тамары, Ольги, Нади. Он опустил руки, когда услышал странный хрип. Анна Алексеевна откинулась навзничь и судорожно мяла пальцами подушку. Полунин бросился к дивану.

– Воды! Скорее!

Но седая голова склонилась набок, руки упали, глаза закрылись. Полунин схватил сухую, старческую, сразу похолодевшую руку. Пульса не было, всё было кончено. Полунин перекрестился. И словно жест этот был сигналом. Тамара, Ольга и Надя зарыдали. Прильнули друг к другу и словно окаменели.

В передней резко прозвучал звонок. Пошатываясь, Полунин открыл дверь. Вошёл доктор – маленький человек, с розовым и весёлым лицом.

– Поздно, доктор, – прошептал Полунин. – Всё кончено.

До самого вечера Полунин пробыл с Тамарой, Ольгой и Надей. Он не умел утешать их. Временами он думал, что, пожалуй, лучше уйти и оставить их наедине со своим горем. Но когда стали приходить один за другим люди, словно слетаясь на чужое несчастье, решил остаться, чтобы уберечь сестёр от чужой назойливости и помочь им в том, что требовали жизнь и церковь. Сообщил в редакцию, что не придёт сегодня на работу, позвонил в приход и сообщил священнику, затем в полицию, знакомому надзирателю, который обещал всё быстро оформить.

В квартире было уже полно народу. Какие-то старушки, бабы, два-три старичка, девчонки. Анну Алексеевну положили после обмывания на большой обеденный стол. Пришёл священник и отслужил панихиду, оставив в квартире запах ладана. Полунин стоял во время панихиды возле Тамары, Ольги и Нади, утешал как мог, давал валерьянки. Хуже всех было Тамаре, несколько раз ей становилось дурно, и Полунин выносил её в соседнюю комнату. Она ломала руки, стонала.