Яков Лович - Враги

Полунин вышел в другую комнату, сел на диван, задумался. Один за другим зароились планы, один фантастичнее другого. Наконец, стало вырисовываться что-то стройное, несложное и потому, вероятно, самое удачное. Он подошёл к Тамаре, сел рядом с ней. Тихо заговорил:

– Может быть, не время сейчас говорить об этом и, может быть, вы скажете, что это не моё дело. Но я считаю себя другом этой семьи и, следовательно, вашим другом. Я буду краток. Как вы намерены поступить дальше? Вернуться к мужу?

Она посмотрела на него почти безумными глазами.

– К этому убийце? Вы слышали, что сказала мама? Это были ее последние слова. Вернуться к нему? Никогда!

– Тогда слушайте меня. Нужно сообщить ему о вашем решении. Иначе он может заявить в полицию о вашем исчезновении, вас начнут искать, скандал, газеты… вы понимаете? Я полагаю, что вы едва ли захотите сами объясняться с ним. Доверьте это мне. Я расскажу ему всё, что произошло, и докажу, что всякий шум вокруг этой истории ему невыгоден. Понимаете? Я поеду к нему сейчас. Согласны?

– Ах, мне всё равно! Я только хотела сказать ему всё, что о нём думаю… я боюсь этой встречи. Я готова убить его, гадину!

– Я передам ему всё это от вашего имени. Поверьте, что я сумею это сделать лучше вас. Но дело в том, что он едва ли впустит меня в квартиру для объяснений. Сейчас уже вечер, ваша квартира, вероятно, охраняется?

– Нет. Есть только наружный, уличный сторож. В доме бойка. Больше никого нет. Конечно, муж может не впустить вас.

– Вот потому-то и нужна ваша записка. Вот вам бумага и перо. Пишите.

Тамара послушно взяла перо. Полунин продиктовал:

– «Я ухожу от тебя навсегда. Если тебя интересуют причины, то их может объяснить тебе человек, который доставит эту записку. Он служащий советского учреждения, и ты спокойно можешь впустить его. Он знает мои планы и намерения, и я уполномочила его рассказать тебе всё, если это тебя интересует. Тамара».

– Но это очень спокойно… разве я это хотела сказать ему?

– Послушайтесь меня. Я знаю, что делаю. Ничего никому не говорите. Я вернусь, может быть, скоро и тогда всё расскажу вам.

Полунин сунул записку в карман, вышел из квартиры, по привычке проверил, в кармане ли браунинг, с которым почти никогда не расставался, прошёл до Китайской улицы, остановил на углу автомобиль и приказал везти себя в Новый город.

Полунин вышел из машины у вокзала: решил идти до Маньчжурского проспекта пешком, чтобы всё хорошенько продумать. Он пошёл по Сунгарийскому проспекту к скверу. Поравнялся с Гранд-отелем и тревожно подумал: «А что, если он сейчас не дома, а здесь?» Полунин знал, что советские, по старой памяти, любят ужинать в Гранд-отеле. Мысль эта заставила его похолодеть: неужели сорвётся? Потом подумал: «Нет, он дома… должен быть дома. Вероятно, он встревожен исчезновением Тамары. Он должен связать это исчезновение с заметкой в газете. Он должен быть напуган».

Полунин посмотрел на часы: было без четверти девять. По Сунгарийскому проспекту тускло горели фонари. Прохожих почти не было. Дул пронизывающий, холодный ветер, заставляя Полунина кутаться в шубу. По мостовой мело снег, ветер гнал бумажки, пустые пачки из-под сигарет, сухие листья, окурки. Большинство домов почему-то стояли тёмными, унылыми. В гостинице «Версаль» в одном окне второго этажа горел очень яркий свет, освещая часть улицы. Но дальше было опять темно.

Полунин свернул к Маньчжурскому проспекту. Теперь дом, в котором занимал квартиру бывший член правления КВжд Батраков, был уже недалеко. Полунин остановился, подумал: «Готов ли я, решусь ли?» Скрипнул зубами: «Да, готов!»

Дом был обыкновенный, железнодорожный, типовой. Но Полунин знал, что внутри он сделан отлично – специально для высоких советчиков. Батраков занимал целую половину дома.

Полунин пошел по противоположной стороне улицы. Окна квартиры Батракова были освещены. «Дома!» – дрогнуло в душе Полунина. Минутная слабость охватила его, и ноги как-то странно обмякли.

Он прошёлся до конца квартала, остановился на углу, посмотрел вдоль улицы. Где-то уныло выла собака, на крыше тёмного домика скрежетал лист железа. Мигал раскачиваемый ветром фонарь.

И вдруг в темноте улицы замелькали, становились всё яснее белые пятна, превратившиеся постепенно в лица. Печально улыбнулся Полунину старик с копной седых волос. Из глубины лет услышал Полунин сказанное тихо, тихо:

– Нет, Саша… Я не побегу из Благовещенска. Будь, что будет.