— Я, а что?
— Сын родился. Беги, чертило, далеко не уехали.
Никанор запаленно кинулся вниз.
Идти дальше просто не было сил. Выпрягли лошадей, приткнулись кто где, забылись под неумолчный рев непогоды. Игната позвали молодки.
— К нам, под брезент, кавалерия. А то окоченеешь!
— Частое купанье тоже во вред, ха-ха-ха!
И еще голос, низковатый, волнующе-грудной, в стороне:
— Иди, сюда, чубастый. Ну, чего всколготились? — заступница подвинулась, уступая место под телегой, и когда он сел рядом, спросила: — Продрог? Давай поплотнее! — и полуобняла сильной рукой, тесно прижалась к нему.
— Эй, кавалери-и-ист! — крикнули от сосен. — Не робей перед кузнечихой, баба смелая!
— Сам кузнец, — отшутился Игнат. Соседка словно угадала его смущенье, торопливо, немного задыхающимся голосом сказала:
— Гудит-то как.
— Да-а-а.
— А тут завсегда этак. Зычная горушка.
— Бывала здесь?
— И не единожды. Еще с батей своим, штейгером.
— А где муж?
— Мы… сами по себе.
Новая молния прорезала густой мрак, и совсем близко Игнат увидел глаза женщины, обращенные к нему, сочные губы, подрагивающие в улыбке. Что было потом, он помнил разрозненными клочками. Будто вихрь какой подхватил и его и ее, закружил, понес в ослепительную даль…
Очнулся утром. Ни той, что одарила неожиданной лаской, ни телеги не было, лишь поодаль, на туманном взгорье, средь поваленных крест-накрест сосен, стелился дым костров. Надев сырую шинель, он отправился на поиски… Наконец натолкнулся на молодок: по голосам вроде бы те самые. Они сушили одежду, по очереди, прихорашивались перед единственным осколком зеркала, балагуря с Мокеем и Федькой Колодиным, жарили грибы на заостренных палочках. Которая из них — она? Эта плотненькая, темнокосая, на губах легкий смешок? Или ее товарка — замкнутая, с гордо посаженной головой, с холодными серыми глазами? Игнат потерянно топтался у костра, переводил взгляд с одной на другую. Молодки прыснули.
— Эй, кавалерист, чего невесел? Не конька ли потерял? Вон твой гривастый, у тетки Акульки!
— Может, голоден? Сейчас грибы поспеют… Аль еще пропажа имеется?
— Угадали… — Он улыбнулся через силу. — Знакомую никак не найду.
— Поклон от кого передать, что ли?
— Ага, поклон.
— А может, свое собственное дело? — допытывались молодки.
— Есть и свое…
— А ты не ищи, — молвила сероглазая, расчесывая волосы медным гребнем. — Нужен — сама найдет, нет — хоть жги!
Молодки раскатились беззаботным смехом. Федька Колодин начал на гармошке что-то игривое, с веселыми петушиными вскриками. Мокей, переворачивая над огнем грибы, гудел:
— Ух ты, чики-брики! Скинуть бы десяток лет, алым-алешенькие, охомутал бы я вас, за мое поживаешь. Девкой меньше — бабой больше.
Он ущипнул темнокосую, потом сгреб разом троих, исколов бородой. Девки прыскали, гулко молотили кулаками по его спине, а он бубнил:
— Особенно мне по душе мордовочки, ей-пра. Безотказные!
— А что, поболдырил на своем веку?
— Было дело под Полтавой!..
Пожилая багроволицая тетка встала перед Мокеем:
— Что же ты, охальник старый, болтаешь! Седина в висок, бес в ребро? По дедкиным следам топаешь?
— Брысь! — отбивался тот. — Как дам повдоль, так расколешься!..
Но и смех, и перебранка вдруг смолкли, — из боковой пади, задернутой туманом, выехал полувзвод Оренбургской сотни, молча двинулся мимо обозов. Переднюю лошадь вели в поводу: ее седок лежал поперек седла, свесив безусое, совсем еще юное лицо, на размытую дорогу редкими багряными каплями падала кровь.
— Засада была, верстах в трех, — донеслось тихое. — Прямо в висок. И не ойкнул…
3
Встрепанный, забросанный ошметками глины, Игнат с трудом нагнал в полдень штаб рабочего полка.
— Крутов… убег! — крикнул он Горшенину.
— Ч-черт! — выругался тот. — А вы куда смотрели, о чем думали?
— О чем… Батарею то и дело вздергивали наверх. А утром схватились: нет как нет. Драпанул, сволочь!
— Э-э-эх!
Алексей Пирожников, выслушав их запальчивые выкрики, как всегда, угрюмо-спокойно оказал:
— Остыньте, е-мое. К чему спор, если нечисть по доброй воле умелась вон. Честное слово, не стоит горевать.
— Да ведь они с весны воду мутили!
— Больше не будут. И за то спасибо урагану. Это нас не ослабляет, а усиливает. Усиливает, чуете? — Алексей задумался. — Что нас может подсечь, откровенно говоря? Только червоточина, только плесень изнутри… — Он улыбнулся скупо, одной стороной лица.
Читать дальше