Олег Меркулов - Ради тебя

— Теперь этот! — командовал Тупиков, и его порученец вскрывал сейф, не снимая его с машины, вытаскивал папки и носил их к костру. Было туманное раннее утро, и дыма немцы заметить не могли. — Следующий! — командовал Тупиков. Он торопился.

….. Туман поднялся. С востока, откуда каждый, кто был в этой роще, уже не разумом, а сердцем все-таки ждал своих, подошли немецкие танки. Не торопясь — так не торопятся охотники, обложив добычу флажками, — а на картах у немцев вокруг рощи было достаточно флажков с номерами полков и дивизий — танки развернулись в боевой порядок. Полдесятка пушек встретили их отчаянно дружно и сожгли несколько штук. Огорошенные немцы подались назад, чтобы по радио попросить помощи. Немного погодя подошли еще танки, а пехота, разгрузившись на дорогах, обтекла всю рощу. Пехоту они тоже отбили, тогда немцы начали садить по роще из пушек и минометов.

После первой контратаки Пономарев, вернувшись в свой окопчик, пучком листьев брезгливо обтер штык, потом он перестал его обтирать, а просто клал винтовку штыком в куст.

— Нам бы до ночи, до ночи протянуть! — говорил возбужденный Тупиков, облизывая запекшиеся губы. — Ночью мы выскочим.

К вечеру все броневики, противотанковые пушки, зенитные пулеметы были выведены из строя и было убито больше половины людей. Возле Пономарева держался экипаж его тридцатьчетверки, которую он оставил себе под Киевом, когда корпус расформировали, и которая сгорела потом у Городища. Экипаж нашел его в этой роще, и командир танка сказал: «Мы с вами. Честно говоря, была тут у некоторых мыслишка пробиваться самим, но мы потолковали и решили, что это будет подло: все-таки мы — это корпус. Так что куда вы, туда и мы. Если, конечно, вы не против». Пономарев был и против — без него они, быть может, пробились бы с отрядом начоперотдела, и был не против, потому что с этим последним экипажем он не чувствовал себя так сиротливо. В контратаках экипаж держался рядом, и это тоже было хорошо. Но еще к полудню командир танка был убит, а механик тяжело ранен.

Они приволокли его с опушки. Механик просил не бросать его и грозился, что «тут же шлепнет себя, потому что ему без них все равно будет хана». У родника перевязывали командующего: в контратаке он получил пулю в ногу. Здесь было много и других раненых, но пришел Тупиков и, повторяя: «Всех, кто может, прошу в цепь», увел большинство из них. Пономарев отошел от ПМП, когда немцы ударили еще раз из минометов. Он спрыгнул в окопчик, но успел увидеть, как около ПМП рвануло несколько мин, как, охнув, командующий схватился за голову и как к нему пополз военврач. Командующий пожил недолго — осколки попали ему в висок и грудь.

К ночи стало легче. По радио им кричали сдаваться, кричали и на плохом русском языке и на хорошем: наверное, заставили какого-нибудь пленного, но никто не хотел сдаваться. Танки немцев подходили вплотную к липам и кленам, и всаживали в кусты снаряды и пулеметные очереди, но все-таки в темноте было легче. Легче и потому, что не было видно, как завистливо смотрели на тебя тяжелораненые и как они стрелялись. Было только слышно, как то тут, то там за какими-нибудь словами, вроде: «Скажи моим, что погиб в бою», «Передай, что не сдался» и вообще без всяких слов коротко хлопали пистолетные выстрелы. Механик его танка тоже застрелился.

Как погиб Тупиков, он не видел. Тупиков все ходил и собирал людей для контратак.

Они уговорились, что поползут рядом и в рукопашной будут держаться рядом, но потерялись. Потерял Пономарев и адъютанта командующего. Адъютант, срезав с командующего генеральские петлицы, сняв звездочку героя и зарыв его в листьях, хотел ползти тоже вместе, но куда-то делся сразу же за опушкой.

После рукопашной у дороги заряжающий и второй сержант из экипажа поволокли Пономарева, потому что ему, вдобавок к его больной ноге, ткнули штыком в бедро, и бежать он не мог. Волокли его до утра, день все они — их набралось человек тридцать — просидели в хлебах, разделив еду на кучки. Каждому досталось по полтора сухаря и по нескольку комков сахара. Вторую ночь его несли на плащ-палатке, на второй день они ели только сырую пшеницу, но на третью ночь они вышли к своим.

Позднее он узнал, что из Шумейкова вышли единицы. Не вышли ни Тупиков, ни оба члена военного совета, ни командующий 5-й армией… Многие не вышли.

В Москве, подлечившись, Пономарев опять получил приказ сформировать корпус, кое-что ему передали из прежних его частей, остальное было новым, не обстрелянным, но под Сталинградом все обстрелялось, как надо, и под Воронежем — тоже.