Олег Меркулов - Ради тебя

Брюггель тоже быстро спросил:

— Потому что он пошел на сотрудничество с вами?

— Нет. — Пономарев не мог не объяснить. — Как раз тогда, когда он пошел на сотрудничество, он, быть может, сделал шаг к порядочности. А мерзавцем он показал себя в Сталинграде. У него на руках были десятки тысяч раненых, обмороженных, больных. Положение было безнадежным, Паулюс это знал, но в день десятилетия прихода к власти фашистов он послал Гитлеру телеграмму, в которой уверял, что над самой высокой развалиной города развевается и будет развеваться флаг со свастикой…

— Но…

Пономарев закончил:

— Сам он сдался, генералы его тоже сдались, но приказа капитулировать он не отдал. Вы там «стояли до конца», а потом мы не успевали подавать вагоны, чтобы вывозить эти полсотни тысяч больных. Они помирали, как мухи. Сколько же немецких жизней на совести Паулюса?

Брюггель задумался. Он был, конечно, знаком с темя объяснениями, которыми Гитлер прикрывал гибель 6-й армии: своей жертвой она, дескать, позволила создать новую линию фронта и тем самым локализовать неудачу под Сталинградом.

Пономарев подождал-подождал — Брюггель молчал, Брюггель смотрел в окно — и спросил:

— А как вы ушли из-под Сталинграда? Вас вывезли?

— Нет. — Брюггель объяснил не очень охотно. — Я присоединился к группе, которую создали несколько энергичных офицеров. Мы — часть, конечно, группы — прорвались к Манштейну.

— Вам повезло.

— Да. Я потерял только половину пальцев на ногах.

Они уклонились. Хотел ли Брюггель вызвать у него симпатию или просто сочувствие, или не хотел, Пономареву это было безразлично. Будь перед ним немец попроще, Пономарев не стал бы тратить на него время, но этому Брюггелю он должен был кое-что «выдать». Пономарев хотел, чтобы в самом начале дороги в лагерь у этого немца что-то уже осталось в мозгах.

— Почему Германию мы разобьем, почему Германия проиграет воину, господин полковник, на этот счет у нас своя точка зрения, хотя мы и отдаем должное союзникам, — сказал он. — Но, предположим, вы бы выиграли войну… Предположим, вы взяли Москву, предположим даже, что вы оттеснили нас к Уралу, и считаете, что военное завоевание России окончено. Что дальше? Вы разделываетесь с коммунистами, евреями, цыганами, ну а потом? Вы себе представляете, что дальше? Что потом?

Брюггель пожал плечами.

— Определенно я вам не отвечу. Не знаю. Так, в общем… Нас особенно не посвящали.

— Тысячелетняя Германия, новый порядок в Европе? — подсказал Пономарев.

— Да. Что-то в этом роде. — Брюггель явно не хотел говорить на эту тему.

Пономарев подождал, пока Брюггель поднимет глаза.

«Я тебя заставлю!» — сказал он про себя.

— А конкретно, что это такое — «Тысячелетняя Германия» — вы представляете? — Пономарев встал, прошелся по комнате и снова сел. — Как же так: воюете и не знаете ради чего? Извините, но это по-детски, нелогично.

— У нас офицеры стараются не лезть в политику, — сказал Брюггель. Каждый решает конкретные задачи, используя свои знания, профессиональное военное умение, так что…

Пономарев недобро усмехнулся.

— Я вас проинформирую, ради чего вы решаете профессионально ваши задачи. Вы разрешите мне сделать это на правах старого знакомого? — Как вам будет угодно, — холодно ответил Брюггель.

— Так вот…

Пономарев наклонился над столом так далеко, как мог, и, упираясь ладонями в стол, глядя в седой висок, или в край глаза, или в сомкнутые губы, или в выставленный твердый подбородок, начал цедить сквозь зубы:

— Для начала — это первый этап строительства вашей «тысячелетней Германии» — «нордическая Европа». Примерно от Бордо до Одессы. В центре ее — арийское гнездо, где живут голубоглазые, светловолосые, высокие — в общем, как вы, немцы. Чехия, Моравия, Австрия, Эльзас и Лотарингия, приморский кусок Польши — ее неотъемлемые части. Фюрер, которому, — Пономарев хотел сказать это без издевки, но у него не получилось, — вы служите, используя свои знания, не раз кричал на весь мир, что эти земли — отсеченные члены тела Германии. Вокруг Германии система малых и средних государств: Польша без моря, остриженная Румыния, Венгрия, балтийские страны и прочие шведы. Но это не федерация равноправных государств. Нигде, кроме Германии, ни своей экономики, ни самостоятельной политики. ни собственной армии.

Брюггель бросил быстрый взгляд на Пономарева и снова отвернулся к окну.

«Ну что, входит в тебя?» — подумал Пономарев. Морща лоб, он вспоминал: