Пётр Селезнёв - Южный крест

Мысли холодные, откровенные. И стыдиться некого, нечего: в котел не прилетели ни Манштейн, ни его начальник штаба. Прислали визитера. Чтобы убедиться и дать понять… В таком случае Паулюс имеет право позаботиться о себе. Шмидт делает ставку на послушание и повиновение. В свое время его поведение будет учтено. Даже генерал Зейдлиц и тот замолчал.

Паулюс не будет глупее своих подчиненных.

Уже сейчас, сопровождая на аэродром этого майора, он показывает свою лояльность…

Со временем все будет учтено.

Кажется, лишь теперь, в машине, Паулюс окончательно успокоился: линия поведения должна быть прямой, как черта по линейке.

Майор молчал. И генерал Шмидт молчал. Молчали потому, что говорить уже ни о чем не надо.

Командующий смотрел прямо, только на дорогу, он ни разу не повернул голову, не взглянул в сторону, чтобы не видеть снежных погребальных бугров, из которых мертво торчали стволы зенитных орудий, кабины грузовиков, какие-то балки, колеса, бочки. Прямо у обочины дороги валяется обгорелый остов самолета. Наверно, упал, сгорел совсем недавно — черную проталину еще не замело снегом. И еще один самолет, еще… Измятый, изуродованный дюраль, жалкие останки великолепных машин.

— Транспортные самолеты идут без прикрытия, — сказал Шмидт. Он не прибавил ни слова, он мог бы вообще не произносить этих слов, потому что об этом знали все. И как идут, и как горят… Знали и о том, что близок день, когда не прилетит ни один самолет.

Словно подтверждая это, майор сказал:

— Господин командующий, на аэродроме есть груз, адресованный лично вам. Фельдмаршал фон Манштейн просил передать свои извинения…

Вот… Кажется, это самое важное, что мог передать представитель группы армий. Можно бы ни о чем не информировать, в самом начале сказать об этом. И хоть давно понял безысходность своего положения, последние слова майора перечеркнули все надежды.

О грузе лично для командующего майор сказал в присутствии Шмидта, не счел нужным позаботиться об элементарном приличии, потому что хороший тон, привычные условности были теперь не нужны. Это еще раз подтвердило, что армию списали.

Майор уточнил:

— Груз принял комендант аэродрома под свою ответственность.

Ах да… Надобно поблагодарить.

— Передайте господину фельдмаршалу, что я искренне тронут его вниманием и заботой. Передайте: очень жалею, что не могу отблагодарить его лично.

Майор передаст слова точь-в-точь, Манштейн поймет упрек. Не удержался, прибавил:

— Передайте еще… Мне бы очень хотелось оказать фельдмаршалу достойную услугу. Боюсь, такой возможности у меня не будет.

Майор чуть заметно наклонил голову:

— Я передам дословно.

Шмидт злорадно улыбнулся: Манштейн не вспомнил про него, про начальника штаба… Пусть проглотит ответ Паулюса.

Но игра слов, за которой каждый видел только себя, сулила близкую гибель целой армии.

Все это понимали. И все играли.

Армия, триста тысяч живых немцев становились игрой, на которую делали личную ставку.

Эта мысль шевельнулась в душе командующего и пропала: он не станет убивать самого себя.

Комендант аэродрома встретил рапортом, лицо было каменное.

— Господин командующий!..

И Паулюс вдруг почувствовал, что никем уже не командует и ничего не может, но до конца будет нести на себе бремя звания, должности и ответственности. Это кому-то нужно, в этом заинтересованы.

Комендант еще докладывал: принято самолетов, грузов, отправлено раненых и больных…

Но Паулюс уже не слушал. С удивлением, со страхом, почти с ужасом смотрел, как все кругом зачернело людьми. Они выползали из убежищ, из земляных нор и блиндажей, выползали отовсюду, казалось, прямо из-под снега, закутанные в тряпье, забинтованные, ковыляли на костылях, на палках, волочили перебитые ноги… Некоторые пытались бежать, падали и снова поднимались… С каждой минутой их становилось все больше, их становилось устрашающе много, и все они стремились к взлетной полосе, к двум самолетам. Солдаты аэродромной охраны пятились задом, угрожали автоматами. По цепи метался офицер с обнаженным пистолетом, кричал:

— Разрешение генерал-арцта! [7] Генерал медицинской службы. Предъявлять разрешение!..

Но его никто не слушал.

Резанула автоматная очередь, солдаты охраны сомкнули вокруг самолетов тесное кольцо. Пятиться им было уже некуда. А раненые, точно обезумев, лезли друг на друга, кто-то протягивал бумажку, кто-то колотил охранника костылями… Офицеры у трапов махали пистолетами: