Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— Друзья! Дорогие мои однополчане! И вы, наши товарищи по оружию! —повернулся он к сгрудившимся чуть в стороне американским летчикам. —Победа, ребята, победа! Германия сложила оружие! На рейхстаге Красное знамя!

Могучее «ура» громко разорвало тишину дня и, мне показалось, откликнулось в далеких Балканских горах. Я, схватив в охапку стоявшего рядом моториста Остапенко и не чувствуя семидесятикилограммовой тяжести, закрутил его в первобытном танце.

— Победа, Петро, жизнь! — орал я до хрипоты в голосе.

Когда стал гаснуть восторг, устала гармошка, утомились от плясок ноги, командир полка приказал:

— А теперь все в столовую.

За соседним столом американские летчики дружно пели «Катюшу». Мне вспомнилась донская ковыльная степь, обрывистые берега Дона, десятиклассница Надя, провожающая меня на фронт. Вспомнился и друг детства Коля Страхов, улетевший бомбить Берлин: «Теперь, наверное, гуляет по городу», — позавидовал я ему.

Американцы пели задушевно и слаженно и, не дожидаясь нас, аплодировали сами себе.

Потеснив широким, плечом моториста Петра, ко мне подсел Джон Стивенс.

— Такой день, такой день! — протянул он мне стакан с вином.

Потом мы с Джоном пошли прогуляться по прилегающему к аэродрому парку. Парк тоже будто только что вышел из жестокого боя. Взрывы бомб и снарядов местами вырвали из земли огромные буки, клены и ясени. Омытые дождем корневища напоминали гигантских фантастических осминогов.

— Витя, хочу подарок тебе поднести, — заговорил Джон. — Ты подожди здесь на лавочке, я мигом слетаю.

Я сел на израненную осколками, осевшую на бок лавочку, достал пачку «Беломора». Не успел докурить папиросу, как ко мне с шумом подкатил немецкий новенький мотоцикл ДКВ. С него с шиком спрыгнул американский летчик.

— Бери, Витя, на память! — кладя мою руку на руль, засиял улыбкой радостный Джон.

В первую минуту я растерялся: «Зачем мне такой подарок? Куда я его…» Но отказаться — значит, обидеть.

— Что ты, Джон, да я и ездить на нем не умею, — в нерешительности замялся я.

— Чепуха! На велосипеде-то ездил? Вот и о'кей! Я тебя за пять минут научу…

Я расположился поудобнее на сиденье, выключил мотор. Джон стал толкать мотоцикл. Он разгонял его все быстрее и быстрее, азартно выкрикивая команды.

— Сворачивай влево! Держись поправее! Стоп! Стоп, остановка. Ногами придерживай.

Потом он включил мотор, показал, как пользоваться рукояткою газа,

— Все в порядке, — вытирая платком обильный пот, сказал он. — Теперь, как у вас говорят: все пойдет как по маслу.

Между тем загородный парк заполнялся людьми. Вместе с нашими и американскими летчиками местные жители тоже несказанно радовались окончанию войны.

В расцвеченных искусной вышивкой костюмах мужчины и женщины ходили по парку, угощая нас холодным, прозрачным вином, отборными фруктами, теплыми и душистыми пирогами. Джон уселся на ребристый диванчик. Он устал толкачем бегать за моим мотоциклом. Две черноволосые девушки подсели к нему. Одна наливала в бокал из отпотевшего узкогорлого кувшина вино и совала в руки ватрушку, вторая, сняв с его головы пилотку, венчала его венком ранних весенних цветов. Такие же награды украшали головы и многих моих товарищей.

Я осмелел, с ветерком мчался на мотоцикле по длинной пустынной аллее. Лихо проскочив мимо своего тренера, заорал ео всю глотку: «У-р-а!». И даже, оторвав от руля руку, поприветствовал девушек. И вдруг вздрогнул: впереди раскрыла черную пасть канава, Пытаясь остановить машину, я рванул рукоятку газа. Но вот что значит растерянность! Рванул не от себя, а на себя. Мой ДКВ взревел, бешено рванулся на бруствер и будто с трамплина пролетел через глубокий окоп. Вратарская хватка спасла от увечья.

Меня плотным кольцом обступили люди. Выглядел я очень, жалким. Новые галифе от колен до пояса зияли крупной прорехой, мундир, которым я пытался пропахать дорожку аллеи, вместо зеленого стал темно-серым, руки и подбородок испещрили царапины.

— Вот это прыжок! — заливаясь смехом, орал Шплинт. — Рекорд победителя!

— Приземлялся по правилам, на три точки! — услышал я из толпы.

— Как только подбородок-то выдержал!?

Не улыбался только Джон Стивенс. Он поставил мотоцикл на колеса, выключил газ и заботливо стер своею пилоткой землю и пыль с моего костюма.

— Ничего, Витя, еще каким гонщиком будешь, — утешал он меня. — Реакция-то спортивная, чувствуется.

Я долго думал, чем ответить на подарок американского летчика. И, к несказанной его радости, подарил ему чемоданчик вместе со всем своим спортивным снаряжением.