Владимир Козловский - Ищу свою звезду

— На помощь! Ко мне! За штурвал! — надрывно кричит Дымов.

Бортмеханик, я и радист хватаемся за оба штурвала.

— Тяните к себе! Сильнее! Сильнее! — рвет нервы властный голос нашего командира.

Под напряженным усилием десяти молодых сильных рук ломается тупая инерция корабля, он медленно, в конвульсиях поднимает отяжелевшую голову. Загудели моторы, и я явственно вижу теперь под собой вершинки косматых елей. Они так близко, что, кажется, к ним можно прикоснуться рукою. «Из-за одной разведчицы…» — мелькнула у меня мысль. Механик раздобыл где-то веревку, с ее помощью мы по-бурлацки подняли самолет за штурвал выше, удерживая его узлом вожжовки на стойках запасных бензобаков.

— Заклинило руль высоты, — пояснил нам Дымов. — Вниз идет как по маслу, а вверх — все, тупик, дальше не вытянуть.

Едкий запах жженой резины проник в мои ноздри. «Кажется, что-то горит»,— с тревогой подумал я и вдруг обнаружил зыбкую змейку дыма, выползавшую из-под дверки электрокоробки.

— Горим! — толкнул я в бок бортмеханика. Мы рванули с ним горячую дверку. Нас будто током отбросило. Я кинул в огонь валявшийся в багажнике комбинезон, механик пустил в ход рюкзак. Командир поспешно снял с себя куртку, мы последовали его примеру. Огонь покорялся медленно. Пламя свистело, гудело, словно в печи, пенилось, обжигало нам пальцы. Все мы знали; стоило только ему добраться до бензобаков — конец.

Проскользнув через линию фронта, Дымов искал место посадки. На этот раз луна ему стала помощницей. Под крылом остриями пик густо чернели ели, но вот, наконец, они уступили место полянам, и в небе сразу стало просторнее, горизонт раздвинулся.

Дымовская посадка — зависть всех пилотов дивизии. И на этот раз наш командир блеснул мастерством. Он посадил тяжелый корабль на пшеничное поле так мягко, что никто из нас не ощутил ни одного толчка.

— Землю, землю несите! — закричал бортмеханик.

Я, спрыгнув на поле, выхватил финку и, ковыряя ею мягкую почву, стал горстями насыпать в фуражку. Механик набирал землю в ведро, Дымов в планшет, радист и стрелок в пилотки и в подолы гимнастерок.

Мы дружно, словно уголь в пасть печки, швыряли землю в огонь. Земля покорила пламя быстрее, чем наши кожаные полу-обгорелые куртки. В настежь открытые двери лениво выползала гарь. Радист связался с посадочной точкой, я запросил пеленг, настроил радиокомпас.

Взлетели с помощью той же веревки, натягивая и ослабляя ее по команде Дымова. Мы обливались потом, вожжовка вот-вот готова была лопнуть, как перетянутая струна на гитаре. И все-таки выше трехсот метров поднять нам самолет не удалось.

— Ничего, долетим. Здесь равнина, — успокоил нас Дымов.

Наш корабль под номером 609 прибыл домой, когда на востоке зарумянилась зорька. В бою его порядком изранило, лечить его прибыла аварийная бригада техников и инженеров.

В столовой, просторной и высокой землянке, нас обслуживали за столом молоденькие официантки — девушки из соседней деревни. Сырые стены они заставили ветвями берез, липы и дуба, на столы поставили в домашние молочные крынки огромные букеты цветов. И сами они, как цветы, радовали и украшали нашу фронтовую, скудную обстановку. Румянец здоровых лиц, яркие губы, ландыши в густых волосах, нарядные с вышивкой кофточки, робкие с лукавинкой взгляды — все казалось праздничным, будто в день свадьбы.

— Сегодня первым женихом объявляю нашего штурмана, — всегда скупой на слова, удивил меня на этот раз командир.

— Сто грамм моих слейте в его стакан!

Девушки окружили наш стол.

— За что такая честь, командир? — спросил я.

— А как же? За линию фронта, за цель, за тушение пожара. Словом, молодец. Подымите, ребята, стаканы за штурмана.

Я залпом выпил стакан слегка разведенного спирта, закашлялся, отер рукавом слезы. Затем уронил на руки голову и моментально уснул.

Утром мы привели в порядок одежду и обувь, побрились, умылись и сразу же поспешили на свидание к своему боевому другу — воздушному кораблю. Горделиво раскинув могучие крылья, самолет стоял, словно новый, будто только что перегнали его на нашу фронтовую площадку из ангаров завода. Ни одной пробоины от пуль и снарядов, ни единой царапинки! И моторы поют свою песню ровно, без срывов, уверенно.

— А мне говорили — семьдесят четыре пробоины! — восхитился Дымов. — Вот так молодцы технари наши! Маги, волшебники! И когда только спать успевают?

Словно по тревоге, мы дружно вбежали в трюм корабля. И здесь все блестело новизной, чувствовалась рука хозяина. Зашли в кабину. Дымов придирчиво осмотрел приборы и повернулся к нам, видимо, желая что-то спросить. Он уже открыл рот, но вдруг бровь его судорожно вздернулась, в глазах застыли удивление и досада одновременно.