Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

– Жалко, что я оставила выкройки в магазине, – тихо говорит Нехума, вырезая из газеты детали пальто. – Ты должна тепло одеться. У нас нет ничего на подкладку.

Мила кивает, опускаясь на колени, чтобы аккуратно приколоть булавками мамину самодельную выкройку к расстеленному на полу шерстяному одеялу. Они с Нехумой передают друг другу ножницы, повторяя процесс с рукавами, лацканами, воротником и карманами. А потом, сидя друг напротив друга за столом, они начинают шить.

Проходит час за часом. Время от времени женщины поднимают друг на друга блестящие глаза и улыбаются – давно они не шили вместе и сейчас получают удовольствие. Это напоминает им о днях задолго до рождения Фелиции, когда они садились подшить подол или залатать шов, и часто именно в эти вечера, сидя бок о бок, они вели самые важные разговоры.

Около трех часов утра Нехума на цыпочках подходит к кладовке и вытаскивает ящик, открывая спрятанный под ним сейф. Она возвращается с четырьмя купюрами по пятьдесят злотых.

– Вот. Тебе понадобятся.

Мила берет две банкноты и отодвигает оставшиеся две по столу.

– Оставь эти. Я справлюсь. Скоро я буду с Халиной.

Халина уехала из Радома три недели назад, когда Адама направили работать на железной дороге в Варшаве, чинить пути, уничтоженные люфтваффе до падения города. Франка, ее брат и родители уехали с ней. Халина написала, как только устроилась, и звала Милу в Варшаву. «Мы нашли квартиру в центре города, – писала она. Мила знала, это значит, что они живут за стенами гетто как арийцы. – Я пытаюсь организовать нашим родителям места на оружейном заводе в Пёнках. Для тебя в Варшаве полно работы. Франка работает поблизости. Здесь у нас есть все, что тебе нужно. Пожалуйста, найди способ приехать!»

Нехума двигает банкноты обратно по столу.

– Тут у нас есть работа и продуктовые карточки. Ты какое-то время будешь сама по себе, – говорит она, кивая в сторону окна. – Тебе нужнее, чем нам.

– Мама, это последние…

– Нет, не последние.

Нехума тихонько постукивает указательным пальцем по груди. Мила почти забыла. Золото. Две монеты, зашитые в хлопок цвета слоновой кости, – мама замаскировала их под пуговицы.

– И еще аметист, – добавляет Нехума. – Если понадобится, мы его используем.

То, что осталось от столового серебра, купило жизнь Адаму. Все остальное они продали или обменяли на дополнительные продукты, одеяла и лекарства. К счастью, им еще не пришлось расстаться с фиолетовым камнем Нехумы.

– Тогда ладно.

Мила прячет по две купюры с каждой стороны воротника и пришивает его.

Продумывая свой план в первый раз, Мила упрашивала родителей бежать в Варшаву вместе с ней, но они считали, что это слишком опасно.

– Найди свою сестру и Франку, отвези Фелицию в безопасное место, – говорили они. – Мы будем только мешать.

Как ни мучительно Миле это признавать, но они правы. Без них ее шансы на успешный побег выше. Родители теперь двигаются медленно и все еще говорят с легким еврейским акцентом из своего детства. Им будет сложнее притворяться арийцами. В письме Халина упоминала про завод в Пёнках, про план перевести Сола и Нехуму туда. А пока они все еще работали, и все знали, что работа – единственное, что имеет значение в гетто.

Когда комнату наполняет скупой серебристый свет, Нехума откладывает иглу. Мила сметает оставшиеся обрезки ткани со стола в ладонь и прячет их под раковину. Их работа закончена. Мила оборачивает шею шарфом, сшитым из лоскутов эсэсовской формы, и сует руки в рукава своего нового пальто. Нехума встает, проводит пальцами по швам, по петлям в поисках торчащих ниток, смотрит на подол, который заканчивается в сантиметре от пола. Она разглаживает лацкан и дергает рукав, чтобы тот лежал идеально ровно. Наконец она делает шаг назад и кивает.

– Да, – шепчет она. – Хорошо. Это сработает.

Она вытирает слезу в уголке глаза.

– Спасибо тебе, – выдыхает Мила, крепко обнимая мать.

На следующий день Мила торопится домой из мастерской в половине шестого. Она одевает Фелицию в прихожей, когда Нехума возвращается из столовой.

– Где папа? – спрашивает Мила, надевая на Фелицию через голову третью рубашку.

Она всегда волнуется, если родители задерживаются больше чем на несколько минут.

– Сегодня его поставили мыть посуду, – говорит Нехума. – Пришлось остаться, чтобы прибрать. Он придет.

– Мамусю, зачем мне столько одежды? – спрашивает Фелиция, с любопытством глядя на мать.