И каждый раз, когда его одолевали подобные мысли, врывался в подвал «полосатый черт», как он называл сумасшедшего Шому, и нарушал покой в его тихом пристанище.
Шома напялил на голову немецкую каску, порванные штаны, длинный белый пиджак и повязал шею галстуком. Он неустанно хихикал, строил дикие рожи, шевелил плечами и, заикаясь, то и дело выкрикивал:
— Граждане односельчане, я уезжаю, я покидаю вас! Ищите себе нового водоноса! Хай Гитлер!
— Послушай, сатана, куда ты уезжаешь? — укоризненно смотрел на него старик. — Куда ты поедешь в этой нелепой униформе?
— Как это куда, реб Меер? Поеду прямо на Берлин!
— А что ты там будешь делать?
— Говорят, что Гитлер тоже сумасшедший, так мы оба будем разносить воду по домам.
— Ну, если так, то езжай хоть сейчас!
— Аминь! Граждане, я от вас уезжаю, ищите нового водоноса! — подпрыгивал Шома, напевая бравурный марш.
— Чудак, поезжай хоть к черту на рога, но зачем ты орешь «Хайль Гитлер!»? Стыд и срам так кричать!..
— Так вы, реб Меер, меня не поняли! — хохотал Шома. — Разве я кричу «Хайль Гитлер!»? Я ведь кричу «Хай Гитлер!», что по-украински значит хай сдохнет Гитлер!.. Немцы меня хотели расстрелять, но когда я им закричал «Хай Гитлер!», они подумали, что я хвалю их фюрера, и отпустили меня с богом…
Это была правда. Быть бы Шоме уже на том свете, не задобри он своими танцами и возгласами немцев! За то, что он прославлял фюрера, ему напялили на голову каску, надели длинный белый пиджак и дали штаны, с которыми он не расстается.
И когда в поселке, казалось, все было мертво, Шома был единственным, кто хоть как-нибудь веселил тех несколько десятков человек, которые оставались здесь. Без него можно было помереть от тоски.
Кого бы он ни встретил, останавливался и орал во всю мочь:
— Граждане односельчане, я от вас уезжаю, ищите себе нового водоноса! Хай Гитлер!.. — И уже потише: — Хай он сдохнет, этот паршивый Гитлер!
В первые дни, когда люди вернулись после неудачной попытки уехать, Шома некоторых еще смешил, а ребятишки толпами бегали за ним по улицам, глядя, как он паясничает и кривляется в немецкой каске. Но вскоре к этому привыкли и перестали обращать на него внимание. Не до шуток было. Жизнь опостылела. По радио немцы сообщали о падении Москвы и Ленинграда. Сообщали, что минуют считанные дни — и они завладеют всей Россией…
Повсюду, значит, они введут «новый порядок», тот самый, с которым люди уже смогли познакомиться за несколько недель войны, за время пути к узловой станции и обратно…
Тянулись мучительные дни. Люди устраивались кое-как в сараях, подвалах — где придется. Перебивались, что называется, с хлеба на квас. Среди бурьянов на огородах находили огурцы, лук, морковь. Впроголодь коротали дни и ночи…
* * *
В один из таких дней Гедалья Сантос просил бухгалтера собрать к нему в дом, который чудом уцелел, односельчан на совет. Надо было наконец что-либо придумать. Зима не за горами, и нужно как-то жить, трудиться. Ведь так без дела можно с ума сойти.
Когда начало смеркаться, со всех сторон стали собираться люди к Сантосу. Они были как живые тени.
Сантос, окинув беглым взглядом собравшихся, увидел, что за это время с ними сталось, и у него сердце сжалось от боли.
Дрогнувшим голосом он обратился к товарищам:
— Страшная трагедия обрушилась на нас… Мне все время хотелось вспомнить, за какие грехи мы так жестоко наказаны. Испанская инквизиция… Был Торквемада, костры на площадях Мадрида… Царские погромы, Петлюра, Деникин, Махно… Это было страшно. Но того, что мы переживаем теперь, — история не знала. Так как же нам быть, односельчане? Неужели сидеть и ждать своей участи? Разве мы овцы, которые сбиваются в кучу во время бури и ждут, покорные, своей участи? Мы на своей родной земле и должны бороться… А то встанут из своих могил наши предки-воины и скажут, что мы их не достойны…
Когда зашла речь об истории, тут уж не сдержался Симха Кушнир:
— Гедалья, не нужно забывать, что предки жили в другое время. Тогда не было у врагов танков, бомбовозов и прочих орудий смерти… Виданное ли дело — швыряют на города и села бомбы и все уничтожают? Убивают ни в чем не повинных людей на дорогах!.. Варвары былых времен по сравнению с гитлеровскими палачами — ангелы! Что ты можешь сделать с пустыми руками, когда фашисты вооружены до зубов? Что мы могли сделать там, в балке, когда они на глазах убивали наших товарищей? Молиться? Чудом они не перестреляли всех нас!.. Твой сын Самуил, сын Менаши Симон, сотни парней из Ружицы, из Лукашивки теперь на фронте сражаются с врагом. У них оружие. Они не в западне, как мы… Зачем же говорить — предки!..
Читать дальше