Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Но в эти радостные и счастливые мысли диссонансом врывались голос и мерзкие повадки Курта Вальбе. Сантос сразу мрачнел, все планы его отступали куда-то. Что за приказ он прислал тогда? Пьян был или просто одурел? Разве он не понимает, что Сантос этого не выполнит никогда? Что этот сумасброд приказал еще? Не выгонять скот на его луга? Не пасти на опушках леса? А где же пасти скотину? На чердаках? Он задался целью прогнать с этой земли людей? Но почему? Сколько труда они вложили в эту землю! Сколько намучились! Как он этого не понимает!

Нет, тому не бывать! Не хотелось верить, что он сможет так бесчеловечно, так жестоко обойтись с ними. Наверное, решил просто напугать Ицхака Сантоса…

За косогором, где дорога сворачивала вниз, лошади побежали веселее. Было уже недалеко до родного дома. Дорога вела к виноградной плантации; Ицхак соскочил с подводы и, придерживая задок, пошел за ней. Хотелось взглянуть, не пора ли раскрыть лозы на винограднике. Завтра придется этим заняться. Нельзя допустить, чтобы кусты попрели. Он взбежал на пригорок, направляясь к плантации, и вдруг услышал какие-то непонятные крики, плач. Он остановился. Что за крики? Что там случилось? Ицхак Сантос поднялся еще выше и остановился как вкопанный. Сердце тревожно заколотилось. Учуял недоброе. Куда это бегут люди? Он увидел, что толпа людей бежит к краю виноградника, туда, где над плантацией возвышается мощное ореховое дерево, широко раскинувшее свои обнаженные еще ветви. Ицхак Сантос тоже побежал в ту сторону, задыхаясь от быстрого бега, от волнения и тревоги. Увидев старого виноградаря, люди замолкли, расступились, глядя на него испуганными глазами.

Но что это? Кошмарное видение? Галлюцинация? На толстом суку орехового дерева висела Нехамка, и ветер раскачивал ее безжизненное тело, трепал разодранную одежду, длинные, распущенные волосы…

Кто-то влез на дерево и перерезал веревку. Тело девушки бережно приняли селянские руки и опустили на землю.

Ицхак Сантос, ничего не соображая, стоял, не в силах тронуться с места, и, как безумный, глядел на труп дочери, не слыша страшных стенаний и воплей жены, соседок, испуганного плача ребятишек. До его сознания еще не доходило, что это все он видит и слышит, что неподвижное тело дочери лежит у его ног. Он закрыл глаза, чтобы этого не видеть. Ему в эту минуту — хотелось ослепнуть, провалиться сквозь землю. Он опустился на колени и, встретившись глазами с полуоткрытым взглядом дочери, припал головой к ее лицу и громко зарыдал.

— Нехамка, доченька моя, что же ты наделала? Почему ты ушла от нас, почему, родная? Ведь ты нас всех убила… Любовь, отрада, радость моя!.. Как ты могла?

Все плакали навзрыд, и уже нельзя было разобрать ни его слов, ни причитаний матери.

Соседи подходили к несчастному отцу, стараясь увести его от трупа дочери, но не в состоянии были это сделать. Сердце его едва не разорвалось от горечи, от невыносимой боли.

— Люди добрые, прошу вас, скажите мне, почему она так поступила? Почему? Что произошло с моей дочерью? — умолял он окружающих.

Но никто не отважился подойти и открыть ему правду. Кто-то из близких осторожно поднял с земли Ицхака Сантоса, отвел в сторону:

— Не надо убиваться, Ицхак. Ее уже не воскресить, Страшное горе обрушилось на всех нас, — сказал он. — Перед восходом солнца твоя Нехамка отправилась к потоку полоскать белье, вот туда, к той скале, что под лесом. Наши пастушки, которые на опушке пасли коз, слышали, как опа пела задушевную песню, как тихонько смеялась. А в это время проезжал со своей свитой Курт Вальбе… Он увидел твою дочь на берегу, быстро подъехал к ней, схватил, насильно усадил на коня и ускакал в лес. Когда пастушки примчались и об этом рассказали, мы все бросились в погоню, но разве догонишь, разве найдешь их в лесной чащобе? Целый день ходили мы с палками, оглоблями и, клянусь, если бы поймали этого изверга, мы б его убили. Но обошли всю округу и не нашли никого. А давеча мы ее увидели истерзанную, в разорванных одеждах, всю исцарапанную и избитую. Но когда приблизились к ней, чтобы увести домой, она, как безумная, убежала от нас. Видно, не могла сладить с болью, с горечью своей. Страшно было глядеть на нее. Как они над ней надругались, боже милостивый! Никто и не видел в наступившем сумраке, как она покончила с собой… Пока обдумывали, как уговорить ее пойти домой, она повесилась… Такая милая душа!

Такая светлая, чистая девушка! Видно, не могла пережить этот позор…