Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Не везет! — грыз он себя. И в конце концов пришел к выводу, что в этом никто не повинен, кроме него самого…

На долю этого безобидного и доброго человека пал выбор стать в Лукашивке старостой. Один бог знал, как он этого не хотел, как противился. Но ему угрожали расстрелом…

Моргун всеми фибрами души ненавидел оккупантов. Когда ему пришлось согласиться занять пост старосты, Моргуниха смотрела на него как на обреченного. Она еще тогда, на сходе, рвалась к трибуне, хотела обругать его, а заодно и немецких оккупантов, которые заставили мужа взяться за это мерзкое дело. Но благоразумные соседки остановили ее, не дали и слова сказать. Опасная это была игра. Правда, она и сама видела, как весь кипел комендант, как готов был всех перестрелять от злости — ведь никто не соглашался стать старостой. И несмотря на то, что Моргун согласился, он тут же твердо решил: как бы там ни было, он никогда не будет верой и правдой служить оккупантам. Будет действовать так, чтобы не обижать людей, наоборот, помогать им чем только можно. А со временем постарается избавиться от этой позорной должности.

Да, если кто-нибудь может подумать, что ему легко и просто быть старостой, то это глубокая ошибка… Особенно здесь, в Лукашивке, где каждый знает тебя как облупленного. Поступишь чуть не так — и твоя жизнь на волоске. Здесь не до шуток! Край глухой, на отшибе, в стороне от большого шляха. Если допустишь какую подлость по отношению к громаде, быстро распрощаешься с жизнью…

Все это отлично понимал Тарас. А может, не столько он, как Моргуниха, без совета которой он не предпринимал ничего.

Наступили тревожные дни. Моргун и его жена прекрасно понимали, что с Гансом Шпильке нужно быть осторожным. Мясо, хлеб и другие продукты, которые требуют немцы, придется вовремя доставлять в райцентр. Тут уж ничего не поделаешь. Надо все делать так, чтобы Шпильке и его партнеры сюда пореже заглядывали. В соседних деревнях фашисты перестреляли и посадили за решетку немало ни в чем не повинных людей. Что касается Ружицы, то, как известно, удалось чудом спасти ее жителей, но опасность еще не миновала. Люди пребывали там в постоянном страхе. У них все забрали немецкие оккупанты. И Моргун, как и его односельчане, тайком помогал жителям Ружицы. Несколько раз лукашивцы отдавали ружичанам часть продуктов, собранных согласно разнарядке гебитскомиссариата и райуправы. Соль, спички и керосин Моргуниха привозила им из района. Самим ружичанам строго-настрого запрещено было выезжать за пределы села…

Но это еще не все. Надо было подготовить убежища, в которых можно было бы укрыть жителей на тот случай, если нагрянут каратели.

И в Лукашивке люди рыли убежища для ружичан.

О прибытии немцев староста заранее узнавал и сразу же сообщал соседям, и все прятались в укрытия.

Так тянулись долгие месяцы.

В Лукашивке не на шутку всполошились, когда появился здесь Степан Чурай со своими помощниками — Холявкой и Сорокой. Полицаи, конечно, понимали, что в этой глуши им придется не сладко. Люди презирали их, как и фашистов, и они старались держаться подальше, втроем целыми днями пили самогон.

Как ни просился Степан, а мать не пускала его даже на порог, и он со своими коллегами устроился в опустевшем доме погибшего председателя Гатчинского.

Он жаждал выслужиться перед начальством, доказать им свою преданность — авось снова переведут его в город… А уж если не переведут, то пусть назначают хотя бы старостой. Чурай был уверен, что Моргун здесь распоясался, прикрывает саботажников, не привлекает к ответственности никого за распространение советских листовок и разного рода слухов о событиях на Восточном фронте. Его удивляло, как это местные жители знают, о чем говорит московское радио.

Говорили, что Моргун жалеет соседей из Ружицы и всячески помогает им. Правда, не пойман — не вор… Все они работают, ремонтируют дорогу. Но если проверить, как подвигается эта работа, станет ясно: как мокрое горит. А староста и не думает за них браться. Только тогда, когда Чурай появляется на дороге, они принимаются за работу как следует. Ничего. Он им покажет, как нужно трудиться.

Степан все брал на заметку, решив, что, только поедет в Яшполь, сообщит обо всем куда следует. Безусловно, старосту прогонят отсюда, более того — расстреляют или повесят.

Полицай заранее злорадствовал, готовясь свести со всеми счеты.

В самом деле, как он может их терпеть, когда ни один человек не приглашает его в гости, не поставит чарку, не угостит хотя бы вчерашним борщом. К собакам, кажется, лучше относятся, чем к нему, блюстителю «нового порядка». Пока он добьется у старосты немного хлеба и картошки для себя и своих помощников, глаза на лоб лезут! То Моргун занят и не может этим делом заниматься, то кладовщика не разыщет, то окажется, что продуктов и вовсе нет… Хорошо еще, что в Ружице боятся Чурая и отдают ему последний кусок хлеба, лишь бы не цеплялся. Но все равно он скоро подсунет всем такую свинью, что станет жарко в обоих селениях. У него уже набралось столько материала против них, особенно против мягкосердечного старосты и его жены, которые явно сочувствуют большевикам, что власти не смогут не реагировать надлежащим образом на его донос.