Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Курт Зомеркранц, длинный, худющий юнец болезненного вида, с вытянутым острым лицом, удивленно смотрел светло-голубыми глазами на изменившегося от боли лейтенанта, не понимая, зачем ему вдруг понадобился еврей по имени Сантос. Он разбудил шофера и поехал к румынскому коменданту.

Стояла глубокая ночь, когда в комнату Шпильке ввели высокого, седовласого старика в изодранной куртке и рваных башмаках, измученного и обессиленного.

Шпильке испуганно посмотрел на него — и не узнал. Будто подменили человека! Хотел было сказать ему, чтобы сел, но получилось как-то так, что профессор первый спросил:

— Чем обязан такой чести? Вы хотите облегчить мою смерть? — Он кивнул на парабеллум, лежавший на столе.

Лейтенант отодвинул пистолет в сторону, велел все-таки старику сесть. Холодно усмехнулся:

— Однако у вас, профессор, я вижу, хорошая память… Но забудем то, что произошло между нами там, в гетто…

Сантос не сел, только слегка прислонился к стене:

— Что вам нужно от меня, герр офицер?

— Я только поговорить хочу… Вам не угрожает никакая опасность.

Шпильке обратил внимание на то, что Сантос не носит желтую звезду.

— Вижу, профессор, что мой приказ вы не выполнили до сих пор… Ходите без звезды… Но теперь это уже не моя забота. Пусть румыны вас учат…

— Какая вам разница: убивать людей со звездой или без нее?

— Я запрещаю вам так разговаривать со мной, доктор! — прервал его Шпильке. — Я — солдат и выполняю то, что мне приказывают. — Прищурив глаза, он посмотрел на ярко светящуюся электролампочку в углу комнаты и в такой позе долго молчал. Затем, словно очнувшись, кивнул на маленький столик, заставленный бутылками с вином, тарелками с колбасой, сыром, хлебом. Заискивающе улыбаясь, он сказал: — Прошу прощения, что так скромно… Не думал, что ко мне придет такой знаменитый человек… Присаживайтесь, выпейте, подкрепитесь…

Сантос беглым взглядом окинул то, что было на столике, проглотив слюну, отвернулся. Глядя на свои рваные башмаки, ответил:

— Спасибо за щедрость, герр комендант. Но я не хочу злоупотреблять вашим добросердечием… Вечером я съел пайку, которую отпустил для меня ваш третий рейх, — кусок гнилой брюквы и кружку похлебки… Я вполне сыт…

Шпильке весь сжался, но тут же овладел собой. Сложив руки по-наполеоновски, лейтенант нервно прошелся по комнате; он силился забыть о своей ненависти, ведь надо же в конце концов уломать этого гордого старика и как-то расположить к себе.

Взглянув на его опухшие руки, на изуродованные пальцы, Шпильке сказал:

— Вы, профессор, не можете не знать, что медицинская этика обязывает посвященных оказывать помощь даже своему кровному врагу, если тот нуждается в этой помощи…

Пинхас Сантос вскинул на лейтенанта удивленные глаза:

— Да, это так… Я и не подозревал, что вы так хорошо разбираетесь в вопросах этики…

Шпильке помолчал, затем, как бы не услышав ехидного ответа доктора, спросил:

— Значит, твоя фамилия Сантос? Правильно?

— Почему «твоя»? Или это сугубо ваша этика? — оборвал его старик. — С какой стати обращаетесь ко мне на «ты»? Если не питаете уважения к Сантосу как к человеку определенной национальности и других политических убеждений, то уважайте хотя бы мою седину… У меня сыновья такие, как… — Сантос хотел было сказать «как вы», но спохватился… — Прошу обращаться ко мне на «вы»…

— Эх, какой вы! — с ненавистью взглянул на него лейтенант. — В вашем положении я бы прежде всего оказал помощь именно победителю.

Профессор усмехнулся:

— Не оригинально, герр офицер. Торквемада, испанские инквизиторы и многие им подобные некоторое время тоже считались победителями. Истории известно, чем все это завершилось… Ваш фюрер, видимо, решил переплюнуть своих предшественников… Но история еще свое слово скажет. А вы…

— Я солдат, а не политик!.. — перебил его Шпильке. Подумав минутку, он сказал: — Хорошо, буду обращаться к вам, как и подобает в обществе порядочных людей. Не часто нам, солдатам, приходится разговаривать с профессорами…

— Вы их просто расстреливаете… Я в первую очередь — человек. Зачем вы меня вызвали сюда? Что вы от меня хотите?

— Успокойтесь, профессор… Теперь я обращаюсь к вам как к врачу — за помощью…

— Ко мне?

— Я могу подарить вам за это жизнь…

— Я не лучше и не хуже тех, кого вы заточили за колючую проволоку, в гетто, герр офицер.

— Ну зачем же так волноваться, профессор? Я попрошу моего коллегу, румынского коменданта, освободить вас из вашего гетто…