Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Хайль. — Фон Штейц бросил трубку, повернулся: перед ним стояла Марта, одетая в новенькую форму ефрейтора.

— Эрхард, я решила ехать на фронт снайпером. Я очень метко стреляю, очень.

— Куда ты поедешь? — спросил фон Штейц, подумав: «Форма ей идет».

— Вместе с тобой, — ответила Марта.

— Я пока никуда не еду.

— Едешь. — Она отошла от него, села в кресло. Он опустился рядом, спросил:

— Марта, ты сильно пережила ту бомбежку?

— Какую?

— Когда погибли твои родители. Ты их любила?

Она не ответила. Он вновь посмотрел на волосы: седина была едва заметной, будто легкий мазок. Ему стало ее жалко, но жалость длилась одно мгновение, он вскочил и грубо выругался по адресу оперативного отдела госпиталя.

Марта сказала:

— Эрхард, я все знаю.

— Что ты знаешь?

— Тебя посылают в Крым, заместителем к генералу Енеке.

— К Енеке?

— Да, офицером национал-социалистского воспитания войск. Там сооружают крепость…

— Вот как! — насторожился фон Штейц. — Откуда ты все это знаешь?

— Майор Грабе из оперативного отдела влюблен в меня. Я его вожу за нос, а он мне все рассказывает. И про тебя вчера рассказал. Говорит, есть предположение, что полковник фон Штейц будет назначен в Крым. Предположение! — засмеялась она и по-детски оттопырила губы. — Когда Грабе говорит о предположении, значит, это уже состоялось.

«Идиот!» — возмутился в душе фон Штейц болтливостью майора. Он позвонил в оперативный отдел, попросил найти Грабе. Тот ответил быстро: «Майор Грабе слушает». У фон Штейца набрякли шейные вены, он крикнул в трубку:

— С вами говорит полковник фон Штейц. Куда я назначен?.. Вы идиот! Об этом весь госпиталь знает. Я потребую, чтобы вас немедленно отправили на Восточный фронт… Что? Уже предписание на руках? В Крым? Сволочь! — он положил трубку, спросил у Марты: — Кто этот Грабе?

— Майор из выздоравливающей команды. Он потерял один глаз, временно в оперативном отделе работает. Он славный, настоящий немец.

— Хорошо, посмотрим, Марта. Ты поедешь в Крым.

— Хайль Гитлер! — выбросила она вперед руку. — Я согласна, Эрхард, с тобой куда угодно.

После многодневного наступления полк, которым командовал подполковник Андрей Кравцов, был наконец отведен во второй эшелон, получил передышку. Его подразделения расположились на окраине небольшого, типичного для Крыма поселка, прилепившегося к рыжему крутогорью в редколесье, вдоль разрушенной бомбами железнодорожной линии. Кравцов облюбовал себе уцелевший каменный домишко с огороженным двориком и фруктовым садом. Связисты установили телефон, саперы отрыли во дворе щель на случай налета вражеской авиации. Кравцов решил отоспаться за все бессонные ночи стремительного наступления: шутка ли — в сутки с боями проходили километров по пятьдесят, и, конечно, было не до сна, не до отдыха. Кравцов лег в темном прохладном чуланчике, лег, как всегда, на спину, заложив руки за голову… Но, увы — сон не приходил!

Кравцов лежал с открытыми глазами и смотрел на маленькую щель в стене, сквозь которую струился лучик апрельского солнца. Слышались тяжелые вздохи боя, дрожал глинобитный пол. К этому Кравцов уже привык и даже не обращал внимания на частые толчки. Старая ржавая кровать слегка поскрипывала, и этот скрип раздражал подполковника. Кравцов перевернулся на бок, подложив под левое ухо шершавую ладонь в надежде, что противный писк железа теперь не услышит. И действительно, писклявое дребезжание оборвалось, умолкло. Минуты две-три слышал только говор боя, то нарастающий, то слабеющий, то вдруг орущий до хрипоты — в дело вступали и орудия, и самолеты, и взахлеб стреляющие крупнокалиберные пулеметы. Но странное дело — сквозь эту огромную и разноголосую толщу звуков Кравцов вскоре опять уловил тонкое металлическое хныканье кровати, тревожное и тоскливое. По телу пробежал леденящий душу холодок.

Кравцов поднялся. Некоторое время он сидел в одной сорочке, сетуя на старую кровать. Потом сгреб постель и лег на пол. Лучик солнца освещал сетку, и Кравцов заметил, как дрожит проволока. Теперь он скорее угадывал хныканье кровати, чем слышал его, и спать не мог. Хотел было позвать ординарца, чтобы тот выбросил этот хлам из чуланчика, но тут же спохватился: ординарец, двадцатилетний паренек из каких-то неизвестных Кравцову Кром, был убит вчера при взятии старого Турецкого вала… В этом бою полк понес большие потери. Погиб командир взвода полковых разведчиков лейтенант Сурин. Кравцов успел запомнить лишь фамилию. Бывает так — придет человек в полк перед самым наступлением и, едва лишь получит назначение, как тут же в жаркой топке боев обрывается его жизненный путь. Где уж тут запомнить, как звали и величали… Так случилось и с Суриным. Теперь вот надо подбирать нового командира для разведчиков. А кого, где найдешь подходящего на эту должность? Разве из нового пополнения? Вчера начало оно поступать. Кравцов попытался вспомнить, которое это пополнение с момента, когда он принял полк там, под Керчью, после возвращения из госпиталя… Он точно вспомнил, сколько раз пополнялся полк, и невольно прикоснулся рукой к кровати. Она вздрагивала. Он опустил голову на холодный, пахнущий сыростью пол и тотчас же уловил гулкие толчки — это вздрагивала земля от ударов неумолчных боев.