Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Из табора?

— Какого такого табора?

— Цыганского, — сказал Кравцов, удивляясь спокойному тону ефрейтора. — Что за обмундирование!

— Другого не нашлось, товарищ подполковник. Рост у меня сто шестьдесят сантиметров, трудно подобрать по размеру. Советовали умники надеть трофейные сапоги… Послал я этих умников подальше. В своей одежде, товарищ подполковник, чувствуешь себя легче и прочнее. Законная картина.

— Вот как! Что ж тут законного? Пугало ты, а не боец! — незлобиво воскликнул Кравцов, пряча улыбку. — В боях участвовал?

— Бывал…

— Где, когда?

— Морем шел на Керченский полуостров третьего октября прошлого года.

— Десантник?

— Разведчик. Был ранен, лежал в госпитале, в свою часть не мог попасть.

— В ординарцы ко мне пойдешь?

— Нет, не пойду.

— Почему? — удивился Кравцов, присаживаясь на кровать и предлагая Дробязко папиросу. — А если я прикажу?

— Это ваше дело, товарищ подполковник. Прикажете — никуда не денусь. Только лучше не приказывайте…

— Интересно. Но почему же ты не хочешь? Боишься меня?

— Я никого не боюсь.

— В чем же дело? Скажи, и я сейчас же отправлю тебя в роту.

— Нельзя мне служить в ординарцах. — Дробязко помолчал, потом продолжил, не отнимая взгляда от Кравцова: — Не бойцовское это дело — стирать портянки, в блиндаже отсиживаться…

«Ах вот как ты смотришь на службу ординарца, — промелькнуло в голове у Кравцова. — В блиндаже отсиживаться», — подумал он, принимая эти слова в свой адрес. Он понимал заблуждение ефрейтора, но вместе с тем хотелось отчитать этого лохматого паренька за то, что так примитивно смотрит на командира: в блиндаже отсиживаться. Мигом в воображении пронеслись приволжские степи, похожие на огромную топку котла… Пламя, гул боев, сугробы… Он ведет батальон в атаку… впереди, потому что не мог поступить иначе: до вражеской посадочной площадки считанные десятки метров, надо было приободрить бойцов, и он выскочил вперед, отягощенный гранатами… Снег рыхлый, по пояс, бежать было трудно, а остановиться уже не мог, потому что он командир, тот самый человек, на которого смотрят и от которого ждут чего-то необычного… И бойцы поднялись молча, и уже потом, когда он упал, поле огласилось простуженными голосами: «Впер-е-ед… А-а-а… Комбат та-ам. А-а-а!» Потом все стихло, будто вместе с ним провалилось в какую-то страшную глушь. Почувствовал острую боль, увидел склонившегося человека, опознал — гитлеровский полковник. И опять стало темно и глухо… Открыл глаза: фашист уходил от него, уходил во весь рост, будто бы заговоренный от смерти. Злость полоснула по сердцу, и он нечеловеческим усилием отстегнул гранату, бросил вслед врагу…

Кравцов тряхнул головой, освобождаясь от воспоминаний. Дробязко смотрел на него спокойно, неустрашимо. «Конечно из табора. Не моргнет, нахаленок». — Кравцов постучал кулаком в стенку, крикнул:

— Бугров, зайди… — И Дробязко: — Комсомолец?

— Билет имею, товарищ подполковник.

— Билет… Кто же тебя такого принял в комсомол?

Дробязко вдруг заморгал, потом покосился на вошедшего начальника штаба, тихо промолвил:

— Какой есть — такого приняли.

Кравцов сказал Бугрову:

— Оформить, — и торопливо начал одеваться. У порога остановился, приказал: — И переодеть!

Сержант Петя Мальцев очень гордился, что он земляк подполковника Кравцова. Небольшого роста, с рыжеватым хохолком, торчащим из-под новенькой пилотки, он часто повторял: «Командир полка просил меня держать взвод на спусковом крючке». После того как погиб лейтенант Сурин и отправили в госпиталь двух командиров отделений, получивших ранения в боях за взятие старого Турецкого вала, Петя Мальцев оказался в разведвзводе самым старшим по чину, и Кравцов поручил ему временно командовать взводом: «Прошу тебя, землячок, покрутись тут за командира взвода день-другой, пока не подберем для вас подходящего командира».

Разведвзвод размещался в ветхом, полуразрушенном сараюшке. Мальцев приказал выбросить на улицу кормушки, вход завесить брезентом и на дверях написать: «Вытирай ноги». Жирная, липкая крымская грязь пудами прилипала к сапогам, а Пете хотелось, чтобы в помещении, где пахло сухой соломой, было чисто хотя бы до первого прихода сюда подполковника Кравцова. Он покрикивал на разведчиков, которые не замечали надписи на притолоке, переступали порог с тяжелыми комьями грязи. Особенно неаккуратно себя вел кудлатый, с широким лицом Родион Рубахин, или, как он сам себя называл, Родион Сидорович.