Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Эйцлер стоял и курил сигарету. Он был главным толкователем при составлении плана захвата волжского города. Начиная битву за Сталинград, он верил в ее победный исход и великолепно представлял, какой громадной славой окружит Эйцлер свое имя, когда войска фюрера разрубят Волгу, отсекут бакинскую нефть напрочь от русских фронтов… Теперь он понимал, что планы рухнули, рухнули окончательно, и сделай все, чтобы уйти от ответственности за гибель армии Паулюса. Спасти шестую армию невозможно. Он, Эйцлер, понимает это лучше, чем кто-либо другой в Германии. Но спасти свою репутацию он еще может. Гитлер никогда не отдаст приказа на вывод войск из «котла», да если бы он вдруг и мог освободиться от мании пророка, которой, по убеждению Эйцлера, фюрер пропитан насквозь, то, — о, Эйцлер это знает, данные о соотношении сил сторон в его руках, — то русские все равно не позволят уйти шестой армии от разгрома, они сожгут ее в котле. Тогда вся тяжесть вины падет на Гитлера, ибо он, Эйцлер, теперь с настойчивостью больного умоляет фюрера вывести войска из окружения. «Так в истории и будет записано. Но история не кончается сталинградским окружением», — не терпелось Эйцлеру сказать фон Штейцу, чтобы воодушевить перед докладом этого израненного полковника.

— Танки генерала Гота отброшены, русские продвигаются к Ростову. Вы обязаны сказать фюреру всю правду. Полковник, в ваших руках судьба многострадальной шестой армии. Я вас вооружу фактами… — Он не договорил: открылась дверь, и на пороге вырос незнакомый фон Штейцу генерал.

— Господа, прошу в зал. Фюрер прибыл.

Подковообразный, с низким потолком зал был набит офицерами и генералами. Фон Штейц занял место в пятом ряду от небольшой сценки, на которой возвышался столик, накрытый черным сукном. Справа и слева от фон Штейца сидели офицеры войск СС. Он повел глазами вдоль рядов: та же картина — один генерал, два эсэсовца. Все молчали, ожидая появления Гитлера. Мысль о том, Что сейчас он увидит фюрера, услышит его голос, полностью завладела фон Штейцем. Он сидел не шевелясь и думал только о Гитлере. Пауза затянулась, а боль в ягодицах все больше давала о себе знать. Ему казалось, что швы на ранах лопнули и кровь начала сочиться. Он опустил руку, чтобы пощупать, не мокро ли под ним. Сидевший рядом эсэсовец взял его руку и положил ее на свое колено, предупредительно окинув его взглядом, от которого фон Штейцу стало как-то не по себе. Чтобы отвлечься от боли, он начал в мыслях зубрить то, что должен сказать фюреру. Он так увлекся, что не заметил, как открылась боковая дверь и на сцене показался человек с перекошенным ртом, еле волочивший ноги. Генералы вскочили и хором гаркнули:

— Хайль Гитлер!

Фон Штейц даже не успел подняться, как Гитлер слабым старческим жестом дал понять, чтобы все сели, но сам он продолжал стоять, чуть согбенный и расслабленный. Глаза его были устремлены в зал, из перекошенного рта текла слюна. «Мой фюрер, неужто это ты!» — чуть не вырвалось у фон Штейца, и жалость к Гитлеру сдавила ему грудь. Но тут фюрер вмиг преобразился: он задергался, слюна перестала течь и губы стали сухими.

— Господа, я собрал вас, я потребовал вас сюда, чтобы изложить свои требования к шестой армии Паулюса. Но прежде я хочу услышать мнение Эйцлера. — Он сел, скрестив руки на груди, глядя только в потолок.

Эйцлер начал с провала попытки деблокировать танками генерала Гота шестую армию. Гитлер молчал. Его глаза вдруг вспыхнули, он вскочил:

— Шестая армия остается там, где она находится сейчас! — Он так взмахнул руками, что фон Штейцу показалось: фюрер может упасть.

Эйцлер продолжал:

— Необходимо отдать приказ Паулюсу с боем выйти из окружения…

Гитлер его перебил:

— Это гарнизон крепости, а обязанности крепостных войск — выдержать осаду. Если нужно, они будут находиться там всю зиму, и я деблокирую их во время весеннего наступления.

Эйцлер не уступал:

— Мой фюрер! Русские наступают, шестая армия все больше остается в тылу русских, снабжать армию просто невозможно. По вашему приказанию я вызвал из «котла» полковника фон Штейца! — выкрикнул Эйцлер. В зале наступила тишина. Эйцлер знал, что фон Штейц, этот выскочка, краснобай, чем и полюбился Гитлеру, поддержит фюрера, и тот останется при своем мнении, а это значит — симпатии многих генералов окажутся на стороне его, Эйцлера: история не кончается сталинградским «котлом», и он выйдет чистеньким из этой трагедии.