Владимир Михайлов - В свой смертный час

— Ветер… Ветер… Переключи на связь с бригадой. Слышишь меня, Ветер?

«Интересно, зачем это вызывают меня на связь с командиром бригады?» — подумал Андриевский. Мысль о Москве снова выскочила на секунду наружу, и у Бориса замерло сердце. Он передвинул рычажок.

— …лодцы! — услышал он на полуслове уверенный бас полковника Макарова. — Доволен вашей работой. Молодцы! Всех представлю к награде. Иду за вами. Прием…

Андриевский понял, что командир бригады не зря поспешил с благодарностью его роте: отрезав немцам пути отступления, рота, по-видимому, помогла бригаде выполнить ее боевую задачу даже в большей степени, чем на то поначалу рассчитывало командование. Это было приятно Андриевскому, он выключил рацию, засмеялся и, поднеся два пальца ко лбу, гаркнул:

— Рады стараться, ваше превосходительство!

— Чего? — спросил Ткаченко.

— Все в порядке, — сказал Борис. — Знай дави!

«А Макар хороший парень, — подумал он, покачиваясь вместе с машиной. — Все хорошие ребята. Повезло мне, что попал в эту бригаду. Мне всегда везет. И в классе были хорошие ребята. И во дворе у нас. И в училище. А здесь мировые ребята. И везде ко мне относились одинаково. И наверно, всю жизнь везде ко мне будут так относиться… Неужели и на гражданке ко мне будут так относиться?»

Шоссе круто сворачивало вправо.

За поворотом немецкая колонна прерывалась. Дорога была пуста. Лишь кое-где виднелись одинокие брошенные машины. И только очень далеко, у темнеющего впереди леса, трепыхался короткий и узкий хвост колонны, втягивавшийся в этот лес.

Стрелять так далеко было бессмысленно.

Между танками и лесом лежала пологая и широкая ложбина, которая не просматривалась. Дальний ее подъем перерезала железная дорога. Справа в глубину шел длинный овраг, через который был перекинут железнодорожный мостик. Слева тоже тянулся лес, возле которого были разбросаны редкие красноверхие домики, окружавшие небольшой заводик с высокой трубой.

У Андриевского начало возникать какое-то неясное беспокойство. Он хотел дать роте команду развернуться, но в этот миг перед ним открылась вся ложбина. Это было большое голое поле. Но на поле он увидел темные пятна: вражеские танки. И тут же — вспышки…

— Назад! — закричал он. — Назад!

Совсем рядом пролетел красный хвостатый шар. Болванка. Но она прошла выше. Танк уже выскочил за траекторию ее полета.

К нему подъехал Ларкин и крикнул из люка:

— Что там?

— В ложбине танки! — крикнул в ответ Андриевский. — Много.

— Сколько?

— Черт их знает. Много. Может, полсотни. Может, чуть меньше.

— Тебе не померещилось? — спросил Ларкин. — Может, просто прикрытие?

— Если тебе мерещится — перекрестись! — заорал Андриевский. — А я говорю, что видел… Бригада далеко?

— Бригада на подходе, — сообщил Ларкин. — Как бате будем докладывать?

— Я свое сказал.

— Не обижайся, Борька! — крикнул Ларкин. — Я сам погляжу…

Андриевский не стал спорить с ним.

Ларкин вылез из своей горбатой машины, не спеша спрыгнул на землю и рысцой побежал к невидимой линии, отделявшей танки от ложбины. Андриевский решил не ждать его возвращения. Он перевел рацию на передачу и доложил комбату о встреченном сопротивлении, о предполагаемых силах противника, которые он старался не преуменьшать, чтобы не получить глупого приказа для своей роты идти напролом, не дожидаясь бригады. Он сумел доложить так, что такого приказа не последовало, и ему велено было дожидаться основных сил, которые, оказывается, были уже совсем близко.

Стрельба из ложбины прекратилась, стало тихо.

Ларкин теперь лежал на земле и, упершись в нее локтями, смотрел в бинокль. Потом он пополз назад, вскочил на ноги и, пригнувшись, побежал к Андриевскому.

— Насчитал не меньше тридцати «тигров», — сказал он, задыхаясь. — И самоходки…

— Не в том смысл, — оборвал его Андриевский. — Хорошее местечко, гады, выбрали.

— Побегу докладывать бате, — сказал Ларкин. Он уже почти справился с дыханием.

— Ты с головой доложи! — крикнул ему вслед Борис. — Чтобы понял особенности местности…

Сам он хорошо понимал, что атаковать в лоб ложбину опасно и, может быть, вообще безнадежно. Надо вызывать авиацию. Еще лучше подождать бы и пехоту. Однако у него не было никакой уверенности в том, что командир бригады оценит обстановку так же, как ее оценивает он, командир роты. Его самостоятельность кончилась. Но он хотел подготовиться к подчинению в выгодной для своей роты позиции. Поэтому на всякий случай он приказал всем скрытно переместиться вправо, и «тридцатьчетверки», держась подальше от линии, закрывавшей их от ложбины, двинулись за ним к оврагу. Андриевский хотел, чтобы в случае чего фланг у него был прикрыт.