Владимир Михайлов - В свой смертный час

— Ну почему? — вежливо не соглашается с ней Ткаченко. — Иван Андреевич и на фронте точно такой же был. А его там все уважали. За такие его качества…

— Ладно! Хватит нам об умном говорить, — решает вдруг Нина Харитоновна. — Давайте лучше споем. «Ландыши» — все знают слова?

— Чего-то, видишь, Виктор не приехал, — с беспокойством опять вспоминает о Карасеве Ткаченко, — Вот он бы спел.

— Карасев хорошо пел, — соглашается Ларкин. — Особенно ту старинную солдатскую песню, в которой выражено самое правильное отношение к жизни. Как там? «Жить служивым чижело, но, между прочим, ничаво…» Умная песня. Может, попробуем ее спеть?

— Нет, сперва треба пообидать, а там уж заспиваем, — смеется, морща нос, Чигринец и кричит, повернувшись к кухне: — Галю! Галю!

На пороге сарайчика появляется разгоряченная плитой Галина Платоновна. Она вытирает со лба пот округлым своим локтем и весело кричит в ответ:

— Пиды, Евген, принеси скатертыну. Ту, святкову, вышивану. Сейчас, дорогие гости, за стол садиться будем.

Позади всех шла корова. На ее крутых боках висели мешки. Корова была привязана к тележке, которую толкала перед собой высокая костлявая женщина. Женщина не оглядывалась. Ее фигура была устремлена вперед, к толпе, которая опережала ее на несколько метров. От напряжения тележка вихлялась.

Как всегда в подобных случаях, у Бориса Андриевского от жалости сдавило сердце, но он ничего не мог изменить и поэтому подумал со злостью: «Во жизнь! Ей бы, дуре, на койке лежать, а она поперлась на дорогу пропадать со своей коровой…»

Танки настигали отрезанную ими на шоссе головную часть немецкой колонны. Их бросок был стремителен, неудержим. Группы прикрытия колонны остались в хвосте, а головная часть состояла, как обычно при отступлении, в основном из небоевых частей: штабов, тылов, охранных батальонов, зенитных и артиллерийских подразделений.

«Тридцатьчетверку» начало слегка покачивать: под гусеницы попадали то минометы, то небольшие пушки. Потом она поравнялась с брошенным бронетранспортером, прошла рядом с ним и в последний момент, вильнув задом, стукнула его в бок. Транспортер опрокинулся. Следующий транспортер Ткаченко ударил серединой своего «лба» в правый задний угол…

Андриевский удобно сидел в своем кресле и восхищался чистой работой Ткаченко. Себя он тоже похваливал. Все-таки он неплохой командир. Разбирается в людях. Когда Ткаченко попал в батальон, все, конечно, видели, что он водитель с реакцией и с понятием. Но он был слабосильный. Бортовой рычаг тянул двумя руками. А он, Андриевский, взял недомерка к себе в экипаж. Теперь его, черта здорового, с места не столкнешь! И комбат уже нацелился его себе отобрать. Ну это — маком!

— Плохо вижу, — доложил Ткаченко.

— Ничего, — сказал Андриевский — Жми прямо. Щель закрыло?

— Не, — сказал Ткаченко. — Просто триплекс красный.

Андриевский засмеялся.

— Видишь мир в розовом свете?

— Я его сейчас сменю, — сказал Ткаченко.

Он начал двумя руками менять триплекс. Рядом с ним на корточках стоял Султанов и постреливал из пулемета. Он потянулся за новым диском, и Андриевский на мгновение увидел его радостное лицо с широко открытым ртом. Багратион пел. Слов нельзя было разобрать, но, конечно, это была его единственная песня: «Сильва, ты меня не любишь…»

У Витьки Карасева перископа не было, и он видел только задние танки, на которых сидели автоматчики и стреляли по обочинам.

— Скучаешь, Витя? — спросил у него Борис.

— Не люблю, когда моя колотуха безработная, — сказал Карасев. Он поднял на Андриевского свои огромные синие глаза с красными прожилками. На лице у него была непривычная задумчивость. — Я сам драпал в сорок первом от немцев. Жалко, тебя тогда не было…

«Тридцатьчетверка» снова прибавила хода.

Дорогая Таня! Я нахожусь под Тулой. Мы приехали сюда ремонтировать наши железки. Это письмо посылаю с другом. Сегодня же он будет в Москве. Несколько дней назад я подавал рапорт об отпуске, но пока отказали. Сегодня подам опять. Авось раз в жизни по-настоящему повезет. Так что через пару дней я, возможно, буду дома. Настроение очень напряженное. Если приеду, то все по порядку расскажу. Твой Боря.

Здравствуй, Таня! Это письмо тебе вручит мой друг Женя Чигринец, которому повезло больше, чем мне: его командировали в Москву. Так вот, ему нужна девушка. Ты обещала это устроить. Ну, а если не нашла, то за это, будьте добры, моего дружка не бросать, веселить, вообще чтобы фронтовичок чувствовал себя как дома. Ну, а какая ему нужна девушка, он сам тебе расскажет. Обо мне, если спросишь, тоже, наверное, трепанется. Ну пока, Борис.