Тоне Светина - Волчата

Ждать ее им пришлось долго. Уже стемнело, а Майи все не было. Ребятам ничего не оставалось, как вернуться в свое убежище на Совиной горе, где они оставили Боро, и самим постараться выходить его.

— На Совиную гору, — размышлял вслух Душко, — фашисты не сунутся. Но вот Стипе Баканяца нам опасаться надо. Он обязательно постарается разнюхать, кто это вернулся. Брата одного без присмотра оставлять нельзя…

Если Стипе Баканяцу что-нибудь западало в голову, то отказаться от этой мысли он уже не мог. До войны Баканяц занимался торговлей, скупая и перекупая все, что попадалось ему под руку, стараясь при этом поменьше дать, побольше взять. Ему чуждо было чувство жалости, и потому средств к достижению своих корыстных целей он обычно не выбирал.

И к усташам-то он, собственно, примкнул потому, что надеялся разбогатеть. Четкого мировоззрения он никогда не имел.

Хотя Стипе и старался, как мог, во всем угодить Куделе, он все же никогда не раскрывал ему свою сокровенную мечту накопить побольше денег и добра, чтобы после войны обзавестись солидным собственным магазином.

Стипе не давали покоя мысли о том, что мельник прячет какие-то сокровища. Вот потому-то он и задумал ограбить мельника. Себе в помощники он взял двух солдат из своего взвода. С одним из них, по имени Фране, Стипе дружил с детских лет. Другой, Сима, был мастером на всякого рода проделки.

Как-то ночью они втроем оказались в дозоре. Вот тут-то Стипе и начал «прощупывать» своих дружков.

— Скажи-ка, Фране, вот ты не хотел бы заполучить большую сумму денег? — как бы невзначай поинтересовался он.

— Нашел о чем спрашивать! Разумеется, хотел бы! Я бы дом себе поставил, жил бы и не мотался по белу свету с пустой котомкой.

— А знаешь ли ты, братец, что война, — продолжал Стипе, — это, пожалуй, единственная возможность, когда человек может легко и быстро разбогатеть…

— А может и голову сложить, — подхватил Сима, сын богатого крестьянина, никогда не знавший нужды.

— Да вы только поглядите вокруг, — продолжал развивать свою мысль Стипе. — Мы тут головы свои под пули подставляем, а те, кто повыше, отсиживаются по штабам! Куда, например, делось то добро, что мы отняли у сербов? Все небось попало в офицерские карманы! А они нам толкуют, что в государственную казну пошло!

— Ты, прав, Стипе, как все раньше было, так и осталось, — тяжело вздохнул Фране.

— Братцы, а ведь я знаю, где спрятана богатая добыча! И дорога туда мне известна. Вы не прочь пойти со мной? Возьмем все, что там хранится, поделим между собой, а то для одного слишком уж рискованное это дело… — И Стипе рассказал, что у мельника Бегича еще со времен турок припрятано кое-какое золотишко и кое-что еще…

Прежде чем отправиться на мельницу, усташи решили дождаться, когда Кудела уйдет или в госпиталь, или на доклад к начальству. Провернуть эту операцию решили в плохую погоду, когда вряд ли кто-нибудь случайно сунулся бы на мельницу.

И вот туманной ночью они, выйдя якобы в дозор, крадучись отправились на мельницу. Первым к мельнице подошел Сима. Он принялся колотить в дверь и кричать, что он партизан, что, если хозяин не откроет, он выломает дверь и подожжет хлев.

Бегич и его жена проснулись и испуганно вскочили с кровати.

— Муйо, мы пропали, — зашептала Ханка. — Это, наверное, люди Куделы. Видать, что-то пронюхали…

Муйо решил скрыться в погребе, но сначала все-таки открыл окно и выглянул во двор.

— Мельник, открывай! — услышал он тот же голос. — Нас послали из штаба отряда. Дай нам немного муки.

Если бы это был голос Баканяца, Муйо ни за что не открыл бы дверь. Уж на того он бы не пожалел гранаты. А вдруг это стучат и в самом деле партизаны? Тогда он обязан впустить их…

Одевшись, мельник зажег свечу и пошел открывать. У дверей стояли двое, в пилотках с красными звездами. Увидев их, Муйо немного успокоился. Третий стоял в тени, и мельник не разглядел его. Все трое быстро вошли и тут же захлопнули дверь. Тут-то Муйо и увидел мертвенные глаза Стипе, но было уже поздно: его обманули. Усташи заломили ему руки за спину и стянули ремнем, а жену его привязали к столбу.

— О аллах, будь милосерден, помоги мне… — шептал Муйо, лихорадочно соображая, что делать.

Вытащив из ножен штык, Стипе приставил его к горлу мельника и сказал: