Тоне Светина - Волчата

— Вы лучше нас все знаете, так посоветуйте, как нам-то быть? В долине немецкая дивизия находится, десятки тысяч усташей окружают Козару… Что делать нам, крестьянам, если опять начнется резня? Спускаться, кто может, в долину или оставаться тут?

Командир переглянулся с комиссаром, и комиссар поинтересовался:

— Ты от чьего имени спрашиваешь, дед?

— От своего и тех, кого немцы станут резать, когда вы уйдете.

— Кто сказал, что мы уйдем?! Мы будем защищать Козару, каждое село! — резко сказал комиссар.

— И вы уверены, что сможете ее защитить?

— А ты что, дед, разве не веришь?

— Да, не верю. Я четыре года воевал, много чего видел и испытал…

— Знаешь, дед, мы в отряде расстреливаем каждого паникера. А ты что-то сильно смахиваешь на такого…

Старый Джуро обиделся, даже усы у него обвисли, однако он не сдавался:

— По-вашему, думать да рассуждать — это уже паникерство? Весь ваш опыт — один год войны. Выходит, вы меня расстреляете за то, что я думаю и спрашиваю? Большое вам спасибо за такую свободу!..

Понимая, что старик прав, командир укоризненно бросил своему товарищу:

— Оставь его в покое, комиссар! Может, человек чего-то испугался. Он имеет полное право задавать вопросы. Они тоже по-своему сражаются с врагом, и им достанется еще больше, чем нам, если враг сюда придет, ведь у них даже оружия нет.

— Твоя правда, — примирительно сказал комиссар и повернулся к деду: — Ты ведь понимаешь, дедушка, что в армии нужны твердость и решительность! А теперь скажи, что бы в таком положении сделал ты, раз сам когда-то четыре года воевал.

— Не знаю, потому и спрашиваю! Я боюсь за женщин, детей и стариков.

— Мы же вам объяснили…

— Значит, нам с детьми и со всем скарбом уходить вслед за вами?

— Конечно, если нам придется отходить!

Дед сокрушенно покачал головой:

— Понимаете, что это значит?! Вам не приходило в голову, что вам навязывают бой в окружении? Значит, усташи запросто перебьют всех сербов на Козаре! Армия-то из окружения пробьется, а вот мы — останемся!

— Легко тебе, дед, тут рассуждать, а у нас нет выбора! Постарайся нас понять! Если мы отойдем прежде, чем нас вынудят это сделать, вас всех перебьют, а по всей Козаре — да и не только Козаре — народ будет говорить: «Хороши партизаны! Как пришел враг, так они сбежали, шкуры свои спасли, а людьми пожертвовали!» Ну, скажи честно, стали бы так говорить или нет?

— Ей-ей! Стали бы!

— Что же нам остается? Защищать Козару! И вы все будете нам помогать. Если потребуется, сражаться будут и дети, и женщины, и старики. Ясно, что фашисты любой ценой хотят опустошить Козару. Мы для них что нож в спине, а они хотят приставить нам его к горлу…

Наступило гнетущее молчание. Всех охватили недобрые предчувствия. Партизаны выпили по стаканчику, и старик, словно разговаривая сам с собой, вдруг вымолвил:

— Боже мой, чувствую я, ждет нас что-то страшное… Не о себе говорю, я-то пожил на свете… Жалко только больных, да беззащитных детишек, да женщин… Вообразить трудно, что станет с ними, когда им нечем будет защищаться! Хорошо тем, кто сможет держать в руках винтовку или хотя бы топор…

Ночью оперативная группа отправилась на задание. Душко, со страхом слушавший разговор партизан, проводил брата до того места, где дорога начинала спускаться в долину. Он долго стоял, глядя, как партизаны, освещенные лунным светом, один за другим пропадали из виду, постепенно исчезая в темноте. Они казались привидениями, двигающимися среди высокой травы и редкого кустарника. На сердце у Душко было тяжело.

Он посмотрел на ясное небо, усеянное множеством звезд. Над горной вершиной висела луна. В густой траве стрекотали кузнечики. Казалось, жизнь на земле только начинается.

Мальчик вернулся домой. С тяжелым сердцем лег он спать, и стоило ему закрыть глаза, как навалились страшные сны. Торговец Стипе Баканяц гнался за ним по большому лесу, пока Душко не начал задыхаться. Вот Стипе догнал его, повалил на землю и наступил ногой на живот: «Я тебя задавлю, гаденыш!» Душко почувствовал на своей шее его костлявые пальцы. Дыхание перехватило, мальчик судорожно вскрикнул и проснулся. В испуге бросился он в соседнюю комнату, где спали родители.

— Что случилось? — спросил отец.

— Ему что-то страшное приснилось. Да и чего удивляться, когда ребенок каждый день слушает всякие страсти. Сам не свой стал, — ответила за Душко мать и зажгла керосиновую лампу, чтобы свет рассеял страх, мучивший и ее.