Велько Ковачевич - Молодой лес

— Весна, как я рад, что все так получилось. Я верну войне свой долг. Если бы не это ранение, вряд ли я увидел бы тебя. Как я ему благодарен!

Это были первые слова, которые я запомнил.

Девушка выпрямилась, выпустила меня из объятий и начала расчесывать мои волосы двумя руками, накручивать пряди на пальцы, приглаживать их. Она, наверное, еще не понимала, в сознании я или нет. Я жадно смотрю на нее, что-то говорю, чтобы доказать, что я в полном сознании. Весна мне не отвечает, только смотрит на меня и играет прядями моих волос. А глаза у нее грустные-грустные! Я стремлюсь перебороть то бессвязное, что проникает в мою голову, оторваться от бреда и продолжить тот зимний день.

Мне хочется спросить ее, разошлись ли с праздника люди или все еще смотрят на нас, и вдруг я понял: сегодня не тот день, что на лесопилке, теперь не та зима, не то празднество.

— Бора, помолчи, у тебя жар, — сказала Весна, вытирая с моего лица пот. — Подожди, пока спадет.

— Ничего у меня нет, Весна. Обычно это начинается после обеда. Сегодня схватило раньше, чтобы к твоему приходу пришел в себя. А сейчас мне совсем хорошо.

— Рана болит? Ранение тяжелое?

— Я совсем здоров. Через несколько дней встану. Эта рана специально для нас.

— Я столько перестрадала! Не могу никого спросить, а Глухого нет как нет. Только прислушиваюсь к разговорам, не упомянет ли кто твое имя. А делаю вид, что не слушаю. — Она ласково дотронулась до моего колена. — А тебе повезло.

— Вдвойне.

— Как вдвойне?

— Как же иначе мы бы увиделись?

Весна улыбнулась.

— Действительно, ты немного не в себе.

— Да, по тебе схожу с ума.

— Нет, я о другом. Не о ране и о себе.

— Просто так, вообще?

— Да, чтобы больше был мой.

— Однако, несмотря на мои глупости, чуть было не выздоровел до твоего прихода. Хорошо, что помогла температура. А тебя все нет и нет.

— Она, как вижу, помогла и мне.

— Кто, температура?

— Да, Бора.

— Хорошо, что она вмешалась.

— Да… вмешалась. Когда у тебя был комиссар?

— Неделю назад, Весна. Почему спрашиваешь.

— Просто так.

— Что-нибудь случилось? — спросил я взволнованно.

— А ты с ним не разговаривал обо мне?

— Что ты, Весна! Никогда и ни с кем.

— Даже в шутку? А в бреду?

— В бреду? Не знаю. Ты что-то скрываешь.

— Не волнуйся. Но мне кажется, что он нарочно направил меня к тебе. Могу поклясться, он что-то заметил. Когда вернулся, нашел меня и сказал, что было бы хорошо, если бы я помогла лазаретному персоналу. Там много раненых, а готовится наступление. А потом, как бы мимоходом, что подозрительнее всего, сказал, что неплохо бы было завернуть к тебе и сказать: то, о чем вы договорились, сделано. Чтобы ты не беспокоился. Не знаю, о чем идет речь. Вы это знаете сами. Я уверена, что сюда послана не из-за этого поручения.

— Ничего не припоминаю. Ни о чем особенном мы с ним не договаривались. Не бойся, он хороший парень. Неужели я проговорился в бреду?

— И без этого он мог многое заметить. Помнишь тот зимний день?

— Его уже замело снегом, Весна.

— Такие следы не под силу замести снегу. Этого я больше всего боюсь.

— А я, видишь, не боюсь, — произнес я, поглаживая ее руки. — Тот день лучше всех. Может ли такое повториться? Он стоит целой жизни. Не отдам его ни за какое будущее. Это ведь был наш первый день.

— Ты все-таки немного сумасшедший.

— Да, Весна. Мы оба сумасшедшие. Ты каждый день меня обманывала, приходила и уходила. Три раза за сегодняшний день. Почему ты убегала? Сейчас держу тебя крепко и не отпущу. Уверяю, это не бред. Как убедить тебя, что это не сон? Давай попробуем. Я буду спрашивать, а ты отвечай.

— Хорошо, спрашивай.

— Вот первый вопрос. Какой день для тебя самый дорогой на свете?

— Тот же, что и для тебя.

— А самый тяжелый?

— Тот же, Бора, что и для тебя.

— Еще вопрос. Только не сердись. Ты любила кого-нибудь?

— Да, Бору-Испанца.

— С каких пор?

— Всегда.

— Еще, на всякий случай. Я несколько раз закрою и открою глаза. Если каждый раз буду тебя видеть, значит, ты и в самом деле здесь. И это не сон. Согласна?

Когда я закрыл глаза, наверное, в сотый раз, она начала целовать мои глаза — то один, то другой. Говорила шепотом, чтобы я их больше не открывал, чтобы действительность не превратилась в сон, чтобы она не исчезла.

— Ну, вот, — сказала она наконец. — Видишь, с тобой еще не все в порядке. Глаза мутные, усталые, чуть не смыкаются.

— Но мы же только что установили: я не сплю.

— Эта твоя игра кажется мне сомнительной. Разве она не подтверждает мои слова?