Велько Ковачевич - Молодой лес

— Я ее не обнимал! — вырвалось у меня.

— А кто тебя обвиняет?

— Будем откровенны, Глухой.

— Действительно, стоит ли нам играть в кошки-мышки? И ты и я теперь хорошо знаем, что М. не кто иной, как ты. Это же абсолютно ясно. Не забывай, что я отлично понимаю и твое положение, и ответственность. Возможно, ты иногда жалеешь, что не находишься на моем месте, когда надо выполнять приказания, а не приказывать, отвечать только за себя, играть, а не дирижировать, порой понемногу и красть, а не только гоняться за ворами. Твое слово — закон в этих горах. Знаю, что слово это не только твое, не ты его выдумываешь, но то же самое слово в других устах зазвучит иначе. Твое слово не расходится с делом. Ты не смеешь сделать то, чего не разрешил бы другим. Но должен ли ты быть именно таким? Не идешь ли ты против жизни?

— В наше время не может быть иначе.

— Я скажу Весне, что ты прочитал ее дневник.

— Ты не смеешь этого сделать.

— Я это сделаю по-своему.

— Как же?

— Не волнуйся, я найду способ!

— Боюсь, не накрутишь ли чего.

— Не беспокойся!

Я по-настоящему обрадовался, что Глухой вмешался в нашу игру.

Чем дальше от меня та минута, когда я перевернул последнюю страницу дневника, тем ближе становится его содержание. Несколько стихов, которые запомнились, и последние прощальные строки записок звучат во мне, как самая чудесная музыка.

Я не могу забыть девушку. Если бы это случилось, я чувствовал бы себя так, словно у меня отняли что-то такое, без чего нельзя жить.

Особенно остро человек может почувствовать силу любви, когда встретится с глазу на глаз со смертью. Образ любимой ярче встает в сознании, и горечь расставания проникает в душу, а смерть кажется неизбежной.

Я был уверен, что сегодня непременно увижу Весну, и потому особенно старательно готовился к предстоящему бою. Хотелось не посрамить себя в ее глазах.

Бой начался. Я бегу под градом пуль перед строем, не сгибаясь, стараясь быть на виду. Снаряды рвутся вокруг меня, но я не боюсь. Она смотрит на меня из цепи. Конечно, под таким огнем следовало лечь, этого я требую от других. Я командую «Ложись!», но сам не падаю на землю только потому, что хочу, чтобы она меня увидела. Я играю со смертью. Такая игра мне сейчас дороже всего на свете. Разрыв снаряда свалил меня на землю. Видела ли все это Весна, что она чувствовала? Хоть бы разок взглянуть на нее.

Не помню, что было потом. Мне показалось, что передо мной стоит сама смерть в облике моей пробудившейся совести и говорит:

«Я в самом тебе, ты меня носишь в себе, хватит играть со мной».

Она сдавила меня, начала душить. Силы оставили меня.

«Я не задушу тебя сразу, я позволю тебе еще немного подумать о Весне, вспомнить о своей любви к ней».

У меня в мыслях только Весна, и я хочу, чтобы она была там как можно дольше. Я не дам угаснуть этой искорке, я борюсь, стараясь удержать ее, усилить, продлить. Я чувствую, как это желание начинает шириться, крепнуть. Оно побеждает видение смерти. Перед моими глазами встает Весна, она бежит ко мне, ее развевающиеся волосы превращаются в крылья, и они несут ее над землей. Я раскрываю руки и лечу ей навстречу. Потом вокруг меня широко раскинулся молодой лес, высокие, стройные деревья с красивыми густыми кронами. Ураган необычайной силы обрушивается на лес, ветер качает деревья, играет ими, как разбушевавшееся море волнами. Молодые деревья гнутся, выпрямляются и снова гнутся под новым порывом. Многие деревья ломаются и падают, но это не уменьшает густоту леса. Затем этот молодой лес, все его деревья превращаются в партизан. Среди них и Весна. Ветер неистовствует, но партизанский лес сопротивляется, борется. Подхваченная вихрем Весна удаляется, а я слежу за ней, насколько хватает глаз.

— Весна, где ты, вернись!.. — кричу я.

— Он приходит в сознание, — слышу я чей-то незнакомый голос из глубины комнаты.

— Она здесь, сейчас придет. — Голос кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить, чей это. Что происходит? В комнате темно. Где-то шепчутся люди, которых я едва различаю, из окна доносятся голоса и песня. Я еще не совсем пришел в себя. Что я здесь делаю? Пытаюсь подняться, но голова не слушается, она тяжела и неподвижна. Чьи-то руки помогают мне. Это Глухой. Рядом с ним какой-то человек в форме домобрана [2] Домобран — военнослужащий фашистской армии, образованной оккупантами в Хорватии во время второй мировой войны. — Прим. ред. , без партизанских знаков различия. Я вздрогнул при мысли, что очутился в плену.