— Откуда ты пришел? — спросили его у костра, и старейший обвел рукой окоем.
Пришелец повертел своей дремучей, косматой головой, повернулся и сам вокруг себя, как бы отыскивая на горизонте нужный ответ, но так ничего и не нашел, не вспомнил или просто не понял.
— Как тебя зовут? — старец ткнул перстом в грудь гостя.
Тот подумал, тоже ткнул себя пальцем и сказал:
— Эй-Ты…
У костра посмеялись и нарекли его Эйтом. Затем накормили и стали учить самым необходимым своим словам: хлеб, возьми, дай, сделай, иди… Ночевать ему разрешили в крайней пустой хижине, где жили раньше двое молодых мужчин, погибших на охоте.
Утром из этой хижины вышли двое — сам Эйт и его женщина, тоже косматая, дремучая, с темным лукавым взглядом: она уже была беременна и выступала гордо. Их накормили обоих. А когда все стали расходиться по своим делам — кто в поле, кто на озеро, кто в лес, гостям дали еды на дорогу к показали на окоем: идите, мол, добрые люди, откуда пришли или куда направлялись.
Эйт замотал испуганно головой и обхватил свою шею пальцами, изображая удушение. Здешние люди не могли понять, что это означало, а Эйт пока что не знал их языка и не мог толком объясниться. Ясно было только одно: где-то вдалеке Эйту грозит смертельная опасность. Старейшие посовещались и разрешили ему остаться здесь вместе с женщиной.
Эйт и его женщина стали жить общей со всеми жизнью. Одну только странность стали замечать со временем люди общины: Эйт все время старался выделиться из ряда других. На работе он больше всех шумел и показывал старательность, что принималось многими за его желание сделать больше. На празднике старался всех перекричать и перепрыгать, чтобы показаться самым веселым и изобретательным. На вечерних поучительных беседах он не столько слушал старших, сколько старался поучать, хотя еще плохо говорил на языке этого племени. Потом еще было замечено такое непонятное поведение. Как-то Эйт принес с озера необычно большой улов, сложил его перед обеденной хижиной отдельно и сказал, чтобы остальные мужчины поступили так же: тогда, дескать, будет видно, кто принес больше и кто, стало быть, самый достойный здесь. Такого в общине еще не знали, да и не считался Эйт авторитетом, поэтому его почти никто не послушался. Но нашлись и такие, кто не захотел уступить пришельцу: на, смотри, сравнивай! У них тоже был отличный улов.
Оказалось все же, что улов Эйта был самым удачным.
И тогда он отобрал из своей кучки ту часть рыбы, которая была, по сравнению с уловом других, как бы лишней и унес ее к своей хижине, развесил там под застрехой сушить.
Однако вечером старейшие повелели Эйту принести рыбу обратно. Он стал что-то доказывать и объяснять, не уступая в словопрениях самим мудрецам, но его остановили:
— От тебя ждут не мудрости, но действия.
Он вынужден был умолкнуть и подчиниться. А когда принес рыбу к костру, старцы приказали ему тут же съесть ее.
— Я уже ел вместе со всеми и сыт, — сказал Эйт.
— А теперь ты съешь сверх того, что было вместе со всеми, — повелели старцы.
Как ни вертелся Эйт, пришлось ему, давясь и срыгивая, под общий смех и обидные понукания съесть всю эту рыбу сырой.
— А теперь иди под свою крышу и думай всю ночь до утра, — приказали старцы.
Больше таких выходок Эйт себе не позволял. Жизнь, общины продолжалась по ее установившимся законам, и долгое время не было слышно, чтобы кто-нибудь нарушал их. Лишь одно удивляло людей общины: дети Эйта, появлявшиеся на свет один за другим, проявляли такие же склонности, как их отец. Все, что им понравится, они старались утащить к себе во двор или в хижину. Держались маленькие эйты (так их стали называть в селении) особняком, своей отдельной кучкой, в общих детских играх не участвовали, делая вид, что у них игры интереснее, чем у всех остальных. Эту странность не могли объяснить даже старейшие, поскольку всю жизнь они проповедовали равенство, утверждали, что все люди рождаются одинаковыми и тянутся к другим людям, а тут все получалось не так… Приходилось только ждать, что будет дальше.
Случилась как-то в общине очень трудная, голодная весна. Зерна не хватало, рыба не ловилась, зверь убежал еще прошлым летом от лесных пожаров. Стали умирать с голоду старики и дети. Некоторые старики, заботясь о детях, уходили из жизни добровольно. И только семью Эйта голод никак не затрагивал. Дети его оглашали криками сильных голосов всю окрестность, жена снова ходила беременная и выглядела сытой и гордой.
Читать дальше