«…Нет ни одного народа в мире, — читал Виктор, — который бы отличался таким послушанием и уважением к начальникам своим, как татары… Любят пить, но и в пьяном виде не бранятся и не дерутся… Татары сколько обходительны друг с другом, столько же раздражительны, гневливы с чужими, лживы, коварны, страшно жадны и скупы, свирепы: убить человека им ничего не стоит; наконец, очень неопрятны. Девушки и женщины ездят верхом, как мужчины, носят луки и стрелы; на женщинах лежат все хозяйственные заботы. Вообще, женщины пользовались уважением, щадить их по возможности было законом…»
«…По возможности было законом», — повторил про себя Виктор, стараясь запомнить эту фразу. Он даже оторвался от книги и посидел, глядя перед собой, все повторяя свой короткий урок. Потом выглянул в окно — не бродит ли там какая неприкаянная душа? Ведь если бы Тоня была у Таисии, ей пора бы вернуться домой — там ведь людям тоже спать надо. Значит, она шатается по улицам. А там, за окном, вдруг вырываются из сумрака времен скачущие всадники, подминая под себя все живое… горят в отдалении леса и крепости… бежит маленькая девочка от черных карателей в свои спасительные Лисьи ямы… и где-то совсем близко страшно взвизгивает тормозами автомобиль… Не одно, так другое…
Услышав знакомый малиновый голосок звонка, Виктор по-настоящему обрадовался: «Наконец-то!» Он пошел открывать хотя и неторопливо, замедленно, чтобы даже перед самим собой не проявлять суетливости или телячьих радостей, но уже вполне готов был встретить Тоню добрым примиряющим словом, от которого все сразу может измениться. У них так бывало не раз: перешагнет кто-то первым через самолюбие и обиду, скажет такое слово — и вот уже мир на всей земле!..
На лестничной площадке стоял худенький старичок.
— Прошу извинить за позднее вторжение, — начал он, — но я только сегодня вышел из больницы, и мне хотелось бы повидать Екатерину Гавриловну…
Виктор узнал старичка, но смотрел на него, как на представителя другого мира, может быть — потустороннего и не совсем реального.
— Может, она уже спит? — забеспокоился старичок. — Я, извините, как-то не подумал об этом.
— Проходите, пожалуйста… — Виктор не смог прямо на лестнице сказать старичку о матери.
— Если она спит… — полушепотом продолжал гость в прихожей и все смотрел на запертую дверь бабушкиной комнаты, как видно, знакомую ему. Он был аккуратно и чистенько одет, выбрит, в белой свежей сорочке, излишне просторной в воротнике, и с темным галстуком, то есть вполне соответствовал тому облику инженера, который жил в представлениях Екатерины Гавриловны, а может, и навеян был как раз этим вот человеком…
— Там спит теперь наш сын, — сказал Виктор, отвечая на взгляд гостя. — А Екатерину Гавриловну нам уже не разбудить.
— Простите, не понял? — насторожился старичок.
— Она умерла.
Старичок начал мелко кивать головой.
— Так-так… — Он все смотрел на дверь, надеясь, что из нее все-таки выйдет та, к которой он так долго шел. — Давно ли это случилось?
Виктор сказал.
— А я вот лечился от всяких недугов и дурных привычек, — проговорил он, не то осуждая себя, не то сожалея. И опять мелко покивал головой.
Он начал прощаться, еще раз извинившись за позднее вторжение, и прибавил:
— Не осудите, если я не буду говорить тех слов, которые обычно говорятся. Весьма запоздал.
— Может, вы отдохнете немного, — предложил Виктор. Его охватила жалость, и какое-то почти родственное чувство пробилось из неведомых тайных глубин души, когда он представил себе этого грустного человека одиноко бредущим по ночной улице. — Или давайте я провожу вас на транспорт. — Этой мысли Виктор даже обрадовался: провожая гостя, он мог бы встретить Тоню.
— Нет, нет, не беспокойтесь, — отказался гость довольно решительно. — Я живу теперь недалеко — получил маленькую комнатку. Живу один, так что никого не обеспокою своим ночным приходом…
Все-таки он задержался. Сказав о своей комнатке, он поделился и тревожившим его сомнением: вот получил, а нужна ли она? Не лучше ли сдать государству и попроситься в дом престарелых?
Видимо, накопилось у старого инженера немало неотложных мыслей и очень нужно было ему перед кем-то высказаться, вот почему и попрощавшись он все не уходил, все старался еще и еще что-нибудь вспомнить… и все смотрел на дверь комнаты. Туда-то, за дверь, он, пожалуй, и обращался:
— Я прожил большую жизнь, проанализировал многие свои ошибки, и только одного не хватает теперь — не с кем поделиться. Может, кому-то и пригодилось бы. Ничто так не учит нас, как потери…
Читать дальше