Мэтью Риджуэй - Солдат

Они плохо представляли себе и пределы возможностей воздушно-десантной дивизии, когда она ведет бой на земле. Во время боев в Италии нельзя было сбрасывать тяжелые грузы, даже виллисы. Самые тяжелые грузы должны были весить не больше 150 килограммов. Для борьбы с танками мы мотай брать с собой только 75-мм вьючные гаубицы. Против танка это орудие — жалкая игрушка. Во всяком случае такое впечатление складывается при первом взгляде на 75-мм гаубицу. Правда, у нас были 60-мм базуки (тогда лучшее противотанковое оружие), но их снаряды были неэффективны против толстой брони.

Лишенные тяжелой артиллерии, воздушно-десантные войска вынуждены были целиком полагаться только на поддержку истребителей-бомбардировщиков, которые должны были выполнять функции артиллерии. Если же выброска воздушного десанта планировалась за пределами радиуса действия этих самолетов, а силы противника состояли из соединений различных родов войск, в том числе и бронетанковых, десанту грозила почти верная гибель.

Несмотря на эти ограничения, которые были совершенно ясны для меня и офицеров моего штаба, но которых высшее командование, видимо, не принимало в расчет, 82-я дивизия всем казалась заманчивым средством. Когда готовилось открытие фронта в Италии, ни один из известных мне тактических планов боевых действий не обошелся без предполагаемого использования мужественной 82-й дивизии. Так, один из этих совершенно неприемлемых планов предусматривал выброску 82-й дивизии близ Капуи — в районе, где у немцев были сосредоточены большие силы. К тому же Капуя находилась далеко за пределами радиуса действия наших истребителей-бомбардировщиков.

Анализируя этот план, я убедился, что он был тактически ошибочным, ибо безрассудно подвергал части 82-й дивизии огромному риску, Я категорически заявил об этом вышестоящим начальникам. Сначала мои слова как будто не оказали нужного действия. Однако позднее, во время завтрака в Мостагаиеме на алжирском побережье, где собрались все высшие командиры, чтобы выслушать сообщение генерала Эйзенхауэра о плане действий в Италии, я сумел переговорить с главным маршалом авиации Теддером, человеком объективным и благоразумным. Тогда он был главным советником по вопросам авиации в штабе генерала Эйзенхауэра. Стоя с тарелкой в руках у буфетной стойки, я заставил его выслушать все мои аргументы. К моему удивлению, Теддер тут же согласился со мной.

— По-моему, вы правы, — сказал он. — Почему бы вам не сказать вес это генералу Кларку?

Я разыскал Марка Кларка и изложил ему свое мнение. В результате эта операция сначала была коренным образом изменена в той части, которая касалась использования воздушно-десантных войск, а затем и вовсе отменена.

О плане выброски десанта в районе Рима я уже говорил. Он до сих пор представляется мне каким-то кошмаром. Как бы опасна ни была предстоящая операция, я всегда умел настроиться на нее, примириться с тем испытанием, которое готовила мне судьба. Для этого я один или с хорошим другом отправлялся на длительную, неторопливую прогулку. По в тот раз, прогуливаясь по оливковой рощице вместе с капелланом моей дивизии Джорджем Риддлом, я никак не мог примириться с проведением операции, в которой, как я чувствовал, большинство солдат дивизии неизбежно будет убито или захвачено в плен.

С помощью Джорджа я, наконец, обрел то душевное спокойствие, которого так долго искал. И когда па следующий день я сел с Доком Итоном сыграть нашу последнюю, как я думал, партию в криббедж, душа моя была совершенно спокойна. Я хорошо помню, с каким разочарованием встретили мы полученное бригадным генералом Данном (командиром соединения транспортно-десантной авиации, которое должно было перебросить нас) известие об отсрочке операции на 24 часа.

Отмена десанта была бы встречена одобрительно, но отсрочка глубоко встревожила меня. Перед боем солдаты обычно испытывают сильное нервное напряжение, которое в бою заставляет их действовать смело и решительно. Если уж солдаты дойдут до такого состояния, их настроение нельзя безнаказанно снизить, а затем снова поднять в течение одних суток. Каждый солдат по-своему принимает какое-то решение и успокаивается. Теперь мысли людей были отвлечены, и каждому придется заново готовить себя к предстоящим боям. Каждый из нас, в том числе и я, должен был опять пережить мучительные часы духовной работы.

Этот период внутреннего смятения продолжался недолго. Вскоре пришло известие, что операция не отложена, а отменена совсем.