Эмиль Кардин - Сколько длятся полвека?

Вежливым полупоклоном он ответил на приветствие и вышел покурить в коридор.

В коридоре слабо светили плафоны, окно загораживал медленно тянущийся товарный состав. Кончились длинные красные вагоны с запломбированными дверями, проволочным карманом на каждой, и начались платформы. Под громоздким брезентом угадывались танки и танкетки. 75‑миллиметровые пушки перевозили, зачехлив стволы, не пряча.

Сверчевский почувствовал, как приближается к войне.

Франция своей беззаботностью, фокстротами и танго, лившимися из репродукторов, словно из рога изобилия, цветочными корзинами на каждой станции развеяла это чувство.

На парижском вокзале его встретил сотрудник посольства. Отвез в гостиницу. Не открывал рта всю дорогу, зайдя в номер, посоветовал никуда не ходить — во избежание провокаций.

Сверчевский пренебрег советом. Когда еще попадешь в Париж! Дотемна бродил по улицам, вслушиваясь в разговоры, убеждался, что в анкетной графе «Какими языками хорошо владеете?» зря писал: «Французским». Купил краткий франко–испанскихг словарь и ботинки. На подметке старых в нестоптанном прогибе темнело клеймо «Скорохода».

Ровно в девять постучался вчерашний знакомый. Сегодня он держался свободнее. Они спустились вниз, в ресторан, не таясь, говорили по–русски, чокнулись за победу. Посольский сотрудник мечтал об Испании.

В вертящихся дверях гостиницы Сверчевского нагнала горничная.

— Мсье забыл ботинки…

Когда ехали на вокзал, спутник показал на транспарант, натянутый между фанерными столбами: «Самолеты для Испании!»

— Народ требует, правительство зажимает. Самолеты у них, как говорят летчики, «телята на пяти точках» — «Потез‑25», «Блох‑200». Дрянь, старье. Министр авиации Пьер Кот пытался кое–что продать испанскому правительству. Блюм его за жабры. В правых газетах: изменник, подрывает оборону Франции. Представляете себе?..

На вокзале Сверчевский получил билеты на поезд Париж — Марсель и на пароход от Марселя до Валенсии.

Пароход бросил якорь в Барселоне. Вдоль парапета кричащие буквы: «Победить или умереть! Да здравствует либертарная революция!», «Невежество — оружие фашизма!» По прибрежной улице бежали автобусы, окрашенные в красное и черное — цвета анархистских стягов.

В Валенсии флагов и лозунгов было поменьше, афиши звали на корриду и концерты «неподражаемой Хуаниты Серрано». Веяло праздностью от оживленной уличной толпы, заливисто смеющихся черноволосых женщин, беззаботно фланирующих мужчин — у многих за спиной винтовки стволом вниз, — ot сочной зелени пальм, полосатых тентов кафе, лазурно слепящего, несмотря на декабрь, моря.

Сопровождаемый белобрысым советским лейтенантом в кожаной куртке и берете, он поднимался по лестнице к главному военному советнику генералу Гришину — так именовался в Испании Ян Карлович (Павел Иванович) Берзин — по прозвищу Старик, по свидетельству о рождении — Петер Клюзис.

Прежний хозяин окраинного особняка с гобеленами, старинными полотнами, итальянскими скульптурами и китайскими вазами, запасись терпением, дожидался исхода событий за границей. Вступив на порог, Сверчевский убедился, что кабинет генерала Гришина своей неприхотливостью не уступает московскому кабинету Берзина. Голые, без портретов, карт, схем стены, пустой, без единой бумажки стол с сиротливой чернильницей.

Они изредка встречались и прежде, но лишь однажды Берзин переступил деловую грань, рассказав Сверчевскому о Варшаве, где побывал в двадцать втором году.

Сверчевский отрубил пять шагов навстречу Берзину, вытянулся:

— Комбриг Сверчевский прибыл…

Оборвав доклад, Берзин обнял его, и это неожиданное объятие, рука, задержавшаяся на плече Сверчевского, пока они шли к столу, сказали больше заверений, жалоб на трудности.

Старик не изменился. Поседел он еще смолоду, а живой огонь голубых глаз сохранил по сей день. Необычность первого впечатления объяснялась, вероятно, не короткой стрижкой, а тем, что Сверчевский никогда прежде но видел на Старике гражданского костюма.

Берзин был, как всегда, дружелюбно и сдержанно открыт, как всегда, четок, памятлив на цифры, имена.

— …За Франко в начале восстания восемьдесят процентов личного состава армии, девяносто пять — офицерского. У республиканцев нередко одна винтовка на двоих, когда не на пятерых. В октябре был момент — правительство располагало единственным исправным самолетом… Республике необходимы вооружение и регулярная армия.