Эмиль Кардин - Сколько длятся полвека?

Все «получить» заняли свыше трех часов. Знойное утро сменилось пасмурным полднем. Валенсия блекла, белые стены серели, красные крыши, едва закрапал дождь, почернели. Хосе осуждающе смотрел на небо.

Он почувствовал: лысый генерал оценил его мастерство и, воодушевившись, принялся рассказывать, причмокивая, жестикулируя, привскакивая на сиденье. Когда очень уж входил в раж, Вальтер брался за баранку. Так увлеченно вспоминают охоту или фронт, мальчишки пересказывают кинобоевик. Хосе говорил о женщинах. Вальтер убедился, что прочие темы не представляют для Хосе интереса.

На полпути пришлось свернуть влево, началась ухабистая, скользкая глина. У развилки машину задержал патруль. Проверив документы Вальтера, боец в комбинезоне обратился к шоферу:

— Вива…

Хосе закручинился. После недолгого раздумья стукнул себя по лбу и что–то выкрикнул. Вальтер разобрал лишь «артиллерия». Патрульный настороженно вскинул винтовку. Хосе вовсе сник. Вдруг, осененный, выпалил: «Авиация!»

Боец удовлетворенно опустил винтовку, сжал кулак в рот–фронтовском приветствии.

Значит, «вива» (да здравствует) — пароль. Отзыв что-нибудь наподобие «наша славная артиллерия». Хосе, владея нехитрым секретом универсальной конструкции, со второго захода попал в точку.

Переваливаясь с боку на бок, машина обогнала растянувшуюся колонну.

Батальон шел по трое, каждая шеренга на удалении от соседней. Люди с натугой передвигали ноги, глина налипла на ботинки. Плечи, точно плащами, укрыты одеялами, из–под них торчали винтовки. Впереди командир с такой же винтовкой на широком брезентовом ремне и с цветком, красовавшимся из ствола. Командир насвистывал, бойцы затягивались сигаретами. Не армейский строй, скорее — компания туристов.

Перед въездом в Альбасете промелькнула часовенка с постепенно сужавшимся белым шпилем. В нише покачивался почти игрушечный колокол. Вальтер обратил внимание на часовенку — в створе с ней неспешно летел «юнкере», первый для него германский самолет в закатном испанском небе.

Торопливые рукопожатия в штабе интербригад, рюмка коньяку, чашка кофе, непонятные вопросы на немецком, английском, на чисто русском: «Как там у нас, холодно?» Еще чашка кофе, снова коньяк.

В номере на четвертом этаже он уснул в ту же минуту. Провалился, словно в бездну, пока не вернула оттуда грохнувшая дверца лифта.

Гостиница предназначалась для командования интербригад. Здесь останавливались Марио Николетти, Луиджи Галло. Апартаменты на первом этаже занимал Мартинес Баррио — глава специальной комиссии кортесов (парламента), представлявшей в Альбасете, где формировались интербригады, испанское правительство.

Весь следующий день Вальтер провел в учебном центре при старых казармах «Национальной гвардии» среди команд, подававшихся на десятке языков, среди лозунгов, из которых осилил лишь французский: «Фалангистов на фонарь!», среди протяжных переливов горна, возвещавшего перерывы. Казармы не предназначались для такого количества людей. Очереди змеились перед столовой, перед умывальником, перед уборной. Обед — он, набравшись терпения, проверил — длился свыше трех часов.

Вальтер шел полутемной Саламанкой — центральной улицей Альбасете. Маскировочные шторы небрежно прикрывали витрины, сквозь щели пробивался свет, тускло мерцали медные диски над входом в парикмахерские. Двери магазинов поминутно открывались, у кафе, у кинотеатра, у публичного дома толпились люди.

Где–то на окраине ухнула бомба. Ответно протявкал крупнокалиберный пулемет — красное многоточие расплылось в небе.

Он толкнул стеклянную дверь, лавчонка отозвалась колокольчиком. Неспешно разглядывал на прилавке всякую всячину: камеи, цепочки, костяные амулеты, цветные открытки, броши. Выбрал стек — желтую легкую палочку с кожаной петлей.

Эту ночь он спал не так беспробудно. Грохот лифта отдался безотчетным рывком руки под подушку, за парабеллумом.

Настольная лампа едва–едва освещала комнату. Вальтер, встав, неуверенно двинулся в сторону окна. Потянув шнурок, свернул маскировочный картон, не без усилия открыл жалюзи.

Ранние лучи, пружинисто отскочив от полукруглой черепицы крыш, брызнули в комнату.

За полчаса, пока он умывался, брился, явилась решимость, недостававшая эти дни.

Пренебрегая лифтом, он сбежал вниз. На лету сжал кулак, отвечая на приветствия часовых. На попутном «пежо» доехал до казарм. Обменялся несколькими словами с дежурным и — к монастырю, где размещалась часть франко–бельгийской бригады.