Маленькое окошко возвестило о рассвете. Рассвет был мутный, неохотный, готовый умереть еще в пеленках.
— Какой это день занимается? — спросил молодой парень. — Я первый раз попал в тюрьму, хочу запомнить число…
— Первое марта! — ответили ему. — Первый день весны!
— Мой первый день в тюрьме! — сказал парень.
Они верили, что нелепые обвинения долго не продержатся, и ждали, что не сегодня-завтра кончится и это злоключение.
На другой день их разместили по маленьким камерам, два-три человека в каждой. Космас оказался вместе со старым начальником штаба. Два с половиной метра в длину, два в ширину. Сводчатый потолок. Решетка на маленьком, высоко расположенном окошке, которое пропускает самые крохи света.
— Вроде старика Плапутаса{ [92] Плапутас — военачальник в революции 1821 года; после революции вместе с Колокотронисом был приговорен к смертной казни.
} в застенке Иц-Кале! — смеялся полковник. — Вот это влипли! Это я понимаю.
Он все еще не мог поверить, что находится в тюрьме, но относился к этому очень спокойно. Скрестив ноги, как дервиш, он сидел на старом матраце, прямой и неподвижный, и с чувством пел унылую песню Колокотрониса.
…Прошло четыре дня. У них не было связи ни с внешним миром, ни со своими товарищами. Раз в день их выпускали из камеры опорожнить парашу и набрать воды и тут же снова заталкивали обратно. И вдруг в полдень Космаса вызвали к начальнику тюрьмы.
— Ступай и передай весточку на волю, — сказал старик. — Сигарет попроси и скажи, чтоб известили мою старушку. Жив, мол, и здоров…
Космас вышел во двор и тут тоже увидел свежие следы сражения: ободранные пулями и снарядами стены, основательно побитая статуя учредителя тюрьмы. Его провели в дверь напротив тюремной церкви. В маленькой комнатке за столом сидел человек в шляпе и плаще… Он встал навстречу Космасу, широко улыбнулся, и только тут Космас узнал Стелиоса.
— Ты меня, конечно, не ждал. Но что значит теперь этот сюрприз по сравнению с другими, более удивительными…
— Нет, Стелиос! Все остальное можно было предвидеть, но твой визит… Это очень приятный сюрприз.
Охранник закрыл дверь. Они остались вдвоем.
— Я пришел взять интервью у одного из самых отъявленных преступников, — засмеялся Стелиос и выложил на стол пачку газет.
Космас развернул одну из них. Вся первая страница была занята фотографиями. Один и тот же человек. Искаженное, обезображенное синяками и кровоподтеками лицо. Космас прочитал заголовок и обнаружил, что это не кто иной, как он сам. Им овладела ярость: стало быть, теперь подтасовывают не только слова и события, но и человеческие лица! Стелиос закрыл газеты рукой.
— Не волнуйся и не придавай этому никакого значения. Ты еще не такое увидишь и прочитаешь…
Но Космас не мог оторвать глаз от заголовка, набранного самым крупным шрифтом, какой нашелся в типографии: «Арестован однорукий убийца судьи Кацотакиса. На его счету еще двадцать убийств».
Длинный, растянувшийся на несколько страниц репортаж пересказывал подробности этих убийств. Взглянув на последнюю страницу, Космас прочитал обещание редакции в следующем номере дать продолжение.
— Вот мы и прославились! Попали на первую страницу! — Космас попробовал улыбнуться, но непослушные губы дрожали.
Стелиос быстро собрал газеты.
— Давай не будем терять на них время. Его у нас в обрез. Засунь газеты в карманы и выслушай меня. Через день я возвращаюсь в Каир и пришел сделать тебе одно предложение… — Он остановился, взглянул Космасу в глаза и торопливо добавил: — Время не позволяет мне начинать с пространных вступлений, да, я думаю, они и не нужны. Мои дружеские чувства к тебе ты, надеюсь, не подвергаешь сомнению…
— Правильно, — сказал Космас. — Давай к делу…
— Поехали вместе, Космас. В Египет! Послезавтра утром.
Космас внимательно смотрел на Стелиоса, стараясь разгадать, что означало это предложение.
— Ошарашил я тебя, — улыбнулся Стелиос, — надо было подготовить. Но суть не в этом. Тебе нужно уехать, совсем уехать из Греции. Потом захочешь — вернешься, захочешь — останешься в Египте. Те, кто бросил вас сюда, злобные и мелкие людишки, они ни перед чем не остановятся.
Космас встал, подошел к окошечку.
— Я понимаю твои намерения и побуждения, Стелиос, и очень их ценю. Большое спасибо.
— Ой, только не надо этих слов! Поедешь в Египет, избавишься от мучений, от издевательств ничтожных, рассвирепевших людей, которые — вот увидишь — долго будут править Грецией. В Египте устроишься на работу — с английским тебя возьмут где угодно. Закончишь свое образование!
Читать дальше