Мицос Александропулос: Ночи и рассветы

Космас спрыгнул и пошел благодарить шофера.

— Все сошли? — спросил он Космаса.

Космас не успел ответить, позади послышались голоса и топот. Из закоулков высыпали темные тени.

— Смерть большевикам!

Партизаны стояли, ощущая тяжесть и ломоту от долгой езды, ошеломленные, растерянные. Кто-то предложил сесть обратно в машину, но было поздно, грузовик тронулся.

Ставрос шагнул вперед. Он что-то кричал, но голос его тонул в криках бандитов. Космас бросился к нему, Чья-то рука схватила его за плечо, а на спину обрушился тяжелый удар. Большое, грузное тело навалилось и подмяло его под себя. Космас упал на колени, но снова поднялся. Он протянул руку, пальцы его нащупали чье-то лицо, потом чью-то шею, и он что было силы сжал пальцы. Путь освободился. С трудом передвигая отяжелевшие ноги, Космас двинулся туда, где в нескольких метрах от него отбивался Ставрос. Сзади его снова ударили. Кто-то шарил по его боку, нащупывая руку, которой не было…

Когда он пришел в себя и опять поднялся на ноги, бандиты уже отступили. Они бесшумно разбегались по темным закоулкам. Прикрывая их отступление, прогрохотали ружейные выстрелы. Партизаны приникли к асфальту. Чуть подальше в темной лужице крови Космас увидел Ставроса. Он подполз, окликнул его, попробовал приподнять. Потом расстегнул на Ставросе рубашку, и его пальцы погрузились в широкую ножевую рану.

Со стороны улицы Афины с воем примчались две машины и резко затормозили перед толпой партизан. Оттуда выскочили и военные, и штатские — все с револьверами в руках.

— Не разыгрывайте комедию! — крикнул Космас. — Выбрали время…

— А ты придержи язык! — Один из военных в два прыжка оказался возле Космаса и приставил к его груди револьвер.

— Ты это брось! — сказал Космас. — Нас не запугаешь. Вызовите «скорую помощь», чтоб забрала раненых, а в остальном мы потом разберемся…

Еще трое военных подошли и окружили его.

— О! — услышал Космас громкий возглас. — Да тут сам комиссар Космас!

Мужчина в штатском отстранил военных и остановился перед Космасом. Космас узнал Зойопулоса и ничуть не удивился встрече.

— Я же говорил, что встретимся! — Зойопулос поднял руку и наотмашь ударил его в лицо.

Он ударил еще и еще.

— Этого мы заберем, — сказал он военным. — Он убил судью Кацотакиса. Он многих еще убил, мы это расследуем.

Космаса схватили и потащили к машине.

— Куда вы его тащите? — протестовали партизаны. — Он руку свою потерял, воюя с захватчиками…

— Это все сказки! — крикнул Зойопулос. — Ничего он не воевал! Я знаю его с детства, он родился одноруким, меченым. А будь у него вторая рука, он прирезал бы еще человек двадцать.

— Ребята! — крикнул Космас. — Сообщите в газету!..

— Да заткнись ты, наконец!

Ему заткнули рот платком и с этим кляпом привезли в полицейское управление.

— Кого еще привезли? — спросил офицер полиции.

— Комиссара Космаса! Убил судью Кацотакиса. И еще человек двадцать…

Космас был невозмутим.

— Вы не имеете никакого права меня задерживать! Вы убили наших товарищей… Правды все равно не скроете!

Офицер смотрел на него вытаращенными глазами.

— Вы посмотрите, какой цинизм! Случалось мне видеть разных преступников, но такого… Взять его!

Вскоре за ним пришли. В течение нескольких часов таскали из комнаты в комнату, сфотографировали, взяли отпечатки пальцев, измерили рост — 172.

— Ты, брат, ошибся, — сказал Космас, — я гораздо выше, чем ты думаешь.

Ночью его вывели во двор и бросили в крытый грузовик.

— А куда вы теперь меня повезете?

— Туда, где место преступникам.

Судя по поворотам грузовика, Космас понял, что его везут в тюрьму «Аверов».

В камере, куда его втолкнули, было темно. Он услышал голоса, шагнул и натолкнулся на людей.

— Эй, кто ты?

— Воды, ребята! Язык не ворочается…

Избитое тело горело.

— Воды не проси! Терпи! Мы тоже терпим.

— Есть здесь кто-нибудь из дивизии «Астрас», из Астипалеи?

— Все оттуда! А ты кто?

Космас назвался. Чья-то рука потянула его к себе.

— Иди сюда, Космас, устраивайся рядышком!

— И вы здесь, дядя Мицос?

— И я здесь! Где же мне еще быть? Говорят, я совершил десяток убийств. Правда, мне еще не назвали, кого я укокошил…

Камера была большая. В глубине кто-то запел:

Остальные поддержали. В дверь забарабанили часовые. Но узники не замолчали. Они пели партизанские песни, которые обретали теперь новый смысл — накануне новой борьбы заново давалась партизанская клятва.