Мицос Александропулос: Ночи и рассветы

— Не волнуйся! Дадут машины! — успокоил его Космас.

— Мы тоже так думаем! — обрадовался Фигаро. — Пусть какой ни есть драндулет. Пусть хоть одна Леньё поедет, а я, если места не будет, доберусь и на своих на двоих…

Со двора донеслись крики. В дверь заглянула Лаократия:

— Рота уходит! Пойдемте попрощаемся с ребятами, Во дворе строилась партизанская рота.

— Куда это они? — спросил Космас.

— В округ. Они не из нашей дивизии, Пойдут сдавать оружие вместе со своими.

Рота с песней двинулась в путь.

— Счастливый путь, ребята! — Провожающие бежали рядом, пожимали руки, целовались. — Будьте здоровы! До свиданья!

Среди провожающих Космас увидел мощную фигуру Фантакаса, возвышавшегося над товарищами, как деревенская колокольня. Космас окликнул его. Фантакас подбежал, еще издалека протягивая огромную ручищу. Он обрадовался встрече с Космасом, но даже эта радость не могла стереть с его лица глубокого огорчения. Взгляд его был беспокоен, тяжел и угрюм.

— Чего такой невеселый? — спросил его Космас.

— Ас чего веселиться? Знаешь, как у меня сейчас на сердце? — Фантакас вздохнул. — Как будто иду на похороны…

— Нельзя так! Нельзя отчаиваться!

Фантакас взглянул на него с обидой.

— Не то говоришь…

Он оглянулся, снова вздохнул. И задумался.

— Да что с тобой, Фантакас?

— Тебе я скажу, — вдруг решился Фантакас.

Он взял Космаса за руку и повел в темный закоулок за казармой. Огляделся вокруг — ни души.

— Глянь-ка сюда! — Фантакас быстро расстегнул шинель и распахнул одну полу. Там, привязанный к телу черной веревкой, висел автомат «томпсон». На широченной груди Фантакаса он почти не выделялся. — И никому я его не отдам!

— Это называется нарушением приказа!

Фантакас рассердился:

— Разожги костер и скажи мне: «Прыгай!» Я прыгну! Но автомат не отдам! Знаешь, кто проехал здесь сегодня утром?

Космас догадался еще до того, как Фантакас назвал его имя.

— Тот самый предатель, посыльный из Шукры-Бали! С отрядом национальной гвардии! Два наших парня видели его на вокзале, они здесь, хочешь — спроси у них. Сюда он не приехал потому, что здесь его даже собаки знают, Будет отбирать оружие в Македонии. А когда отберет, явится сюда. Один раз он убивал меня при немцах, теперь захочет убить при англичанах. Так что автомат мне пригодится…

Фантакас застегнул ремень, подобрался.

— Не тужи, Фантакас! Больше бодрости! — обнял его Космас. — Времена переменятся…

— Бодрости у меня сколько хочешь, а вот патроны если понадобятся, где найти патроны?

— Пусть лучше не понадобятся! Будь здоров! — И Космас почувствовал свою руку в твердой ладони Фантакаса.

— Будь здоров, Космас! До скорого свидания!

— В Афинах?

— А! — Афины Фантакаса не привлекали. — Давай лучше на Астрасе. Там ели и воздух чистый…

В город Космас вернулся вместе с Бубукисом, которого тоже встретил в казармах. Бубукис сказал, что в газету пришло письмо от Спироса. Письмо было из Трикала, туда занесло при отступлении редакцию «Свободы». Спирос спрашивал о Космасе и просил передать ему, чтобы тот поскорее ехал в Афины и разыскал их редакцию.

— Они, наверно, уже в Афинах! — говорил Бубукис. — На днях газета снова откроется. А вы тоже на днях сдадите оружие и поедете…

— А ты что собираешься делать?

Бубукис улыбнулся, и его голос зазвенел, как колокольчик:

— Жду распоряжений! Пока что останемся здесь, с нашим дорогим Лиасом.

— А Элефтерия?

Лицо Бубукиса осветилось радостью.

— Элефтерия со мной! Надо поскорей подыскать попа и обвенчаться. Мы, брат, надеялись увильнуть от этой процедуры, думали, что наш брак будет первым гражданским браком в Греции…

«Одним из первых, потому что не вы одни так думали», — хотел сказать Космас, но промолчал. Зачем портить другу настроение? Бубукис был счастлив, это чувствовалось даже по его легкой, прыгающей походке. И он заслужил свое счастье, он тоже дорого за него заплатил: годы юности остались позади — в тюремных камерах и на двух-трех островах Эгейского моря. Но счастье, когда ты его наконец находишь, поспешно перечеркивает дурные дни прошлого и заодно те дурные дни, которые, может быть, придут.

…Бубукис тоже умолк, словно устыдился своего счастья перед горем Космаса. Так, молча, они вошли в Астипалею.

— Погоди, — вдруг насторожился Космас, — что это еще за песня?

— Во всяком случае, не кантаты! — прислушавшись, пошутил Бубукис.

— Конечно, не кантаты. — Космас слышал эту песню в Афинах в горячие дни перед декабрьскими событиями: «Москва, София, вы будете нашими».