Джон Кимхе - Несостоявшаяся битва

В докладе командующему французскими ВВС генералу Вюйльмэну Стэлэн подробно изложил содержание разговора с Герингом и Боденшатцем, сообщил о ходе немецкой мобилизации и высказал убеждение, что она завершится к середине августа, от себя Стэлэн добавил, что немцы, видимо, нападут на Польшу в пределах четырех недель.

Вюйльмэн не согласился с этим. Французское правительство располагает менее пессимистичными данными, ответил он Стэлэну; подготовилось «ко всем возможным случайностям». Но не в этом суть, возражал Стэлэн. Вопрос в том, можно ли в совершенно точных выражениях заявить Гитлеру, что предпримут союзники на Западе, если Германия нападет на Польшу. Это — единственная надежда спасти мир и Польшу. По мнению Стэлэна, немцы, вероятно, были просто так же хорошо осведомлены относительно намерений англичан и французов, как и относительно планов самой Германии. Гитлер все равно узнает, что французы не намерены предпринимать каких-либо действий. После этой ни к чему не приведшей встречи с Вюйльмэном у Стэлэна состоялась такая же встреча с министром авиации Ги ля Шамбром. Затем Стэлэн возвратился в Берлин. Это был исключительно показательный эпизод в предвоенной дипломатической игре.

Зачем Герингу понадобилась поездка Стэлэна? Сделал ли он это с целью предотвратить войну или увериться в том, что французы будут вести себя спокойно в случае нападения Германии на Польшу? Действовал ли он в сговоре с Гитлером, чтобы отпугнуть французов и англичан от вмешательства в войну в Польше или он проводил самостоятельную внешнюю политику? Легче ставить такие вопросы, чем отвечать на них, но многое зависит от правильного понимания обстановки в высшем нацистском руководстве, когда происходили эти события.

Основное в этой обстановке заключалось в том, что во главе на первый взгляд монолитной немецкой военной машины, подкрепленной наводящими ужас гестапо и службой безопасности Гиммлера, при строго контролируемой прессе сложились такие взаимоотношения, которые граничили с анархией. Интриги и соперничество определяли жизнь Риббентропа и Розенберга, Геринга и Геббельса, Гесса и Гиммлера, каждый из нацистских руководителей преследовал свои цели, чтобы укрепить собственные позиции в государственном аппарате. Не лучше было положение и в вооруженных силах: генералитет раскололся и остро переживал сомнения, а в некоторых важных случаях просто проявлял пораженчество. Контрразведывательные органы возглавлялись офицерами и генералами, настроенными против Гитлера и находящимися в контакте с союзниками и некоторыми нейтральными странами.

Однако сила Гитлера заключалась в том, что в этот решающий момент в конце июля все его министры и генералы хотели одного и того же, хотя, возможно, и по различным соображениям. Никого из них не беспокоило предстоящее уничтожение польского государства. Их всех (кроме Гитлера) тревожила угроза англо-французского вторжения; они боялись его «ради Германии» и не могли представить себе, как может Германия вести успешную войну на два фронта.

На том приеме перед Стэлэном Геринг был представителем всех этих сомневавшихся. [46]Они считали, что мир можно было сохранить, только принеся в жертву Польшу, точно так же, как Чехословакия была принесена в жертву год назад. Однако Геринг выразил это более отчетливо. На карту будет поставлено само существование Англии и Франции, если они придут на помощь полякам, говорил он.

И немцы—Тротт и Кордт, Геринг и Боденшатц и множество других — разъезжали в Лондон и Париж; иногда они ехали с лучшими намерениями, иногда-с худшими; приезжали один за другим: все стремились отговорить англичан и французов от участия в делах своего польского союзника.

Они и не догадывались, что Гамелен и Горт [47]гораздо более эффективно, чем сами немцы, проводили в жизнь желательный для Германии курс и что то же самое сделали министры авиации Англии и Франции. Немцы ломились в открытые двери, зная далеко не все о намерениях союзников. Причиной этому явилась неуверенность немецкого руководства в возможном развитии событий. Все признаки указывали на то, что союзники не предпримут активных действий, но был один фактор — внушительный военный и экономический потенциал союзников. Немцы не могли поверить, что союзники не воспользуются таким потенциалом, когда Германия нападет на Польшу.

Геринг, фон Вейцзекер и другие хотели увериться в этой бездеятельности союзников; они боялись, что война против Англии и Франции завершится сокрушительным поражением Германии. Но у них не было необходимости беспокоиться: ни Чемберлен, ни Даладье не были готовы воспользоваться той возможностью, которую предоставлял им Гитлер. Не только два правительства, но и их командующие и начальники штабов не знали подлинного положения дел. Что еще хуже, они думали, что знали. Чемберлен и Даладье не хотели войны и верили, что и Гитлер не хочет войны. Их взгляды подкреплялись взглядами военных советников, настаивавших, опять-таки не зная подлинных намерений немцев и исходя из самим себе внушенного страха перед вооруженной мощью Германии, скорее на политике свободы от каких-либо конкретных обязательств в польском конфликте, чем на политике вовлечения в него.