Лев Александров - Две жизни

— Мы же сами. Мы ждали. Мы без оружия.

Подбежал молоденький лейтенант, в руке пистолет, глаза безумные. Пьяный от сознания собственной силы, еще бы — наступает, гонит немцев.

— А-аа, власовцев поймали! Расстрелять их на хрен! Разойдись, славяне! А ну, бегите, сволочи!

Борис дернулся, шагнул вперед. Стоявший рядом Поляков схватил за руку:

— Не лезь, старшой. Он же не в себе. Ему море по колено. Его остановить только пулей можно.

Власовцы побежали. Лейтенант двумя выстрелами уложил обоих. Один еще живой. Подошел, добил. Постоял, глядя на трупы, повернулся и, размахивая поднятым пистолетом, побежал:

— Вперед, на запад, мать вашу!

На вторые сутки шли одни. Пехота отстала, моточасти, наверное, разошлись веером. Хорошие проселочные дороги, тепло, сиди на броне, покуривай, одно удовольствие. И не воевали почти. Лишь один раз пришлось прогнать с дороги немецкий заслон — пушечка с расчетом и несколько человек пехоты. Дали два залпа к снова вперед.

Борис потерял счет дням. Может, трое суток прошло, может, десять. Спал урывками. Равнина кончилась. Сперва еле заметные холмы, поросшие молодой, ярко зеленой травой, потом повыше. Отроги Восточных Альп.

Скоро полдень. Жарко. Борис сидит, опустив ноги на покатую переднюю броню. Достал карту. Судя по всему, до австрийской границы километров десять. Там придется остановиться, подождать начальство. Должны выйти к озеру Нейзидлер. Искупаться бы.

Впереди, слева от проселка, метрах в трехстах, немецкая колонна. Увидели самоходки, побежали налево между холмами, в ущелье. Борис крикнул командиру орудия:

— Не обращай внимания, наше дело — вперед.

Все произошло страшно быстро. Из ущелья наперерез дороги два «Тигра». Борис видел, как медленно поворачивается башня переднего. Разрыва он не слышал. Тупой удар в правое бедро и острая боль, как укол иголкой в правом колене. Непонятно почему он лежит на земле. Упал с брони и даже не ушибся. Выскочил командир орудия, прибежали с задней машины Поляков и Баранов.

— Ну-ка помогите подняться, ребята, ничего страшного, как будто царапнуло слегка, сейчас пойдем дальше. Машину не повредило? А что танки?

— В машину не попало, товарищ старший лейтенант. Снаряд разорвался метрах в двух, чуть правее. Вас осколком, наверное, стукнуло. Несколько осколков в боковую броню — только вмятины. А танки ушли. Пересекли дорогу и ушли на север.

Поляков и Баранов взяли Бориса под руки, подняли. Он хотел наступить на правую ногу и снова упал, нога, как чужая, — не держала.

— Кажется, меня в колено. Разрежьте штаны. Поляков, посмотрите.

Поляков разрезал штанину финкой от ремня до сапога. Поднял голову.

— Четыре осколка попало, товарищ старший лейтенант. Три маленьких, один побольше. Но крови почти нет. Я перевяжу сейчас.

Борис вдруг почувствовал, нога болит. С каждой минутой все сильнее.

— Ладно, поднимите меня в машину. Разворачивай самоходку, младший лейтенант, навстречу нашим пойдем. Оставайся с другой машиной, Абрам, подожди, пока полк подойдет. Поехали скорей, а то больно.

Встретили полк. Курилин в танкистском шлеме, как монумент, по пояс выступал из башни тридцатьчетверки. На штабном «виллисе» Загоруйко и Федоров. За ними батареи.

Борис лежал у правого борта. Курилин встал на гусеницу. Наклонился.

— Товарищ полковник…

— Молчи, молчи, сказали уже. Сейчас тебя на «виллисе» в тылы полка отвезут, я велел развернуть тылы в деревне, отсюда километров двадцать. Фельдшер посмотрит, надо будет — в госпиталь отвезут. Не тушуйся, старшой, еще повоюем. Я тебя за Балатон ко второму ордену представил.

Военфельдшер Сокольский осматривал ногу недолго.

— Ничего страшного, товарищ старший лейтенант, осколочки крохотные, сами выйдут. Недельку здесь полежите, бегать будете.

— Очень болит нога, дайте что-нибудь.

— Лучшее обезболивающее — спиритус вини, водка то есть. Стакан спирта налью — все пройдет.

Сокольский был дурак. Борис это точно знал. Спорить сил не было.

— Какое сегодня число?

— 27 марта.

Начарт, Иван Щеголев, вез на «шевроле» в полк снаряды. Остановился в тылах заправиться. Из штабного дома выбежал писарь.

— Товарищ старший лейтенант, там ПНШ-2 помирает. Второй день здесь лежит, то в сознании, то бредит. Фельдшера нет, не знаем, что делать.

Великанов лежал на топчане, прикрытый плащ-палаткой. Дышал тяжело, с хриплыми стонами. Серое лицо, заросшее рыжеватой щетиной. Глаза закрыты. Щеголев пощупал лоб. Сухой, горячий. Великанов невнятно забормотал: