Олег Губенко - Отступление от жизни. Записки ермоловца. Чечня 1996 год.

И это не приговор чеченскому народу, не мрачная констатация, как ошибочно представляется некоторым, передающейся из поколения в поколение их неисправимости. В конце 80-х — начале 90-х годов был запущен механизм разрушения Отечества теми же самыми силами, что и в 1917 году. И, как и тогда, под лозунгом свободы эти силы заставили одну часть народа, объявленную особенной, с неимоверной жестокостью уничтожать другую часть народа. Мы хорошо помним, что в начале XX века победившая сторона на руинах достояния второй половины получила свободу, но свободу от порядка, процветания, законности, променяв всё это на голод, расстрелы и лагеря. Теперь же история повторялась.

Фальшивые авизо, десятки и десятки разграбленных в Чечне железнодорожных составов, угоны самолётов в Минеральных Водах, разоружение частей и подразделений, дислоцированных на этой «независимой» территории — всё это стало характерной чертой сложившейся на начало 90-х годов ситуации. И для нас, проживающих рядом, особенно больно было смотреть на то, как Москва бросила на фактическое уничтожение, сделав заложниками политической ситуации, сотни тысяч русского населения, проживающего в национальных республиках Северного Кавказа.

Мы перестали верить федеральному центру и всем словам о демократическом реформировании России ещё до распада СССР — в апреле 1991 года, когда на Пасху в Ингушетии был убит атаман Подколзин, а через три недели боевики (которых ещё официально как бы не существовало) разгромили станицу Троицкую. И это было началом разгула насилия на территории тогда ещё единой Чечено-Ингушской Республики, в результате которого в первую очередь русские люди были ограблены, изгнаны с родовых земель, похищены в рабство или же уничтожены.

Мы, проживая в приграничном с Чечнёй регионе, всегда первыми сталкивались с той болью, которую несли в себе беженцы, вырвавшиеся из объятий смерти и столкнувшиеся теперь уже здесь с нулевой, в большинстве случаев, перспективой дальнейшего обустройства жизни, устремлённой в никуда.

Уходя на службу в Чечню, многие казаки главной целью своего пребывания на войне ставили не материальный стимул и не желание, как говорилось в официальной формулировке, «восстановить конституционный порядок», на который большинству терцев было наплевать. Казаками двигало желание заменить собой солдата-срочника, которого ждёт дома мамка, и отомстить за поруганное и растерзанное в лице тысяч людей казачье имя.

Каждый из наших бойцов не единожды встречал на своём жизненном пути тех, чьи судьбы были растоптаны в Чечне, а кое-кто и сам прошёл через горнило испытаний жизнью в этой республике, и объяснять казакам цели войны представлялось бессмысленным — мы сформулировали их ещё задолго до момента ввода войск.

Этим, пожалуй, и объясняется то, что ни разу казакам (в отличие от военнослужащих других частей и подразделений Объединённой группировки) чеченцы не кричали в лицо: «Убирайтесь домой, это наша земля!»

Наверно, знали, что в вопросе о принадлежности кому-либо земли на этой территории у казаков есть старинное право, не только моральное, но и имущественное, на то, чтобы заявить нынешним хозяевам о своих законных претензиях.

Часто приходилось слышать от отслуживших в Чечне солдат и офицеров и о том, что повсеместным явлением было ничем неприкрытое выражение ненависти и презрения от, так называемого, мирного населения к тем, кто проезжал на броне или в машине через чеченские селения. И, как правило, это своё презрение местные жители, особенно молодёжь, выражали заморским символом — жестом с оттопыренным средним пальцем.

На моей памяти такой случай был только один раз — на марше от Ачхой-Мартана к Шали. Проезжая один из аулов, уже на выезде из него, нашу колонну встречала угрюмого вида молодёжь в количестве не менее ста человек, сгруппировавшаяся на прилегающей к дороге полянке. Из них большинство сидели на корточках, и, казалось, нехотя переговаривались друг с другом, провожая машины нашей колонны отнюдь недружелюбными взглядами. На прощание один из молодых чеченцев показал нам вслед жест, о котором я писал выше, но уже через мгновение толпы не стало — кто-то лежал на земле, кто-то прятался в кювете. Серёжка Николаев — пулемётчик РПК, мгновенно покрасневший, стиснув зубы, дал длинную очередь поверх голов.

— Привыкли, суки, над «федералами» издеваться. Здесь вам хрен пройдёт…

Дудаевская пропаганда постаралась оповестить всю Чечню о присутствии на этой территории казачьего батальона. Ещё под Грозным мы слушали по приёмнику: «Сгустились чёрные тучи… Со Ставрополья были собраны алкоголики и наркоманы, из которых создали так называемый казачий батальон… Завгаев заплатил им по десять миллионов… В плен не сдаются и никого не берут…».