Владимир Кунин: Ты мне только пиши... Хроника пикирующего бомбардировщика [Повести]

Пока Женька читал коротенькое письмецо, Архипцев и Гуревич деликатно молчали. Женька дочитал, чему-то улыбнулся в небо и перевернулся опять на живот.

— М-да-а… — протянул он. Лицо у него было такое, будто он только что вернулся откуда-то издалека.

— От Лены? — спросил Гуревич.

Женька кивнул.

— Вам привет…

Они лежали головами друг к другу, раскинув ноги в разные стороны, и изнемогали от жары.

— Ах, братцы! — мечтательно произнес Сергей. — Скорей бы кончилась вся эта петрушка!..

— И тогда?..

— И тогда, — подхватил Соболевский, — Архипцев сядет за штурвал какой-нибудь тихоходной лайбы и в будние дни будет опрыскивать совхозные овсы и возить почту, а по воскресеньям катать детишек по кругу. «Контакт! Есть контакт! От винта!..» Чух-чух-чух, взлет, круг, посадка… «Кто следующие? Мамаши и папаши! Отойдите от аэроплана! Попрошу не волноваться! В дни суровых боевых будней и не такое делали!..»

— Слушай, а чего это ты хихикаешь, мне не ясно? — улыбаясь спросил Архипцев.

— А я не хихикаю, я предсказываю…

Сергей всплеснул руками и умиленно посмотрел на Женьку:

— Вот спасибо! Пристроил все-таки. Значит, что там будет? Овес, почта и детишки? Так это же действительно хорошо, дурень! Это же просто здорово!

Гуревич посмотрел на Женьку и весело рассмеялся.

— Серега! — сказал он. — И ты знаешь, что самое смешное? В тот будний день, когда ты привезешь почту, из большого количества чужих писем одно будет адресовано тебе. Командир, даю слово, что когда ты вскроешь конверт, ты увидишь знакомый плохой почерк Женьки Соболевского…

— Ну что ты треплешься? — не выдержал Женька. — У меня очень приличный почерк!

Но Гуревич не обратил на Женьку внимания и продолжал:

— И знаешь, что он тебе напишет, этот Ванька Жуков? — «Возьми меня отседова. Сейчас мирное время и стрелки-радисты вовсе не нужны. А я буду тебе помогать овсы опрыскивать и сгружать почту… А еще я умею рисовать вывески…»

— Успокойтесь, штурман, — холодно проговорил Соболевский. — Такого письма никто из вас не получит. Вам принесут кусок бристольского картона с золотым обрезом, на котором будет напечатано приглашение посетить выставку одного из лучших художников современности — Евгения Александровича Соболевского. Приходите. Я вас встречаю в первом зале. Рядом будет стоять лучшая девушка в мире…

Гуревич посмотрел на Архипцева и презрительно спросил:

— И мы пойдем на выставку этого пижона?

— Боже нас сохрани! — в ужасе ответил Сергей. — Ни в коем случае! Стать свидетелями его позора? Это жестоко!

— Не выдумывайте, — спокойно сказал Соболевский. — Вас просто не пустят жены.

— Какие жены?

Соболевский с жалостью окинул взглядом Архипцева и Гуревича.

— Как только кончится война, ты женишься на маленькой худенькой блондинке, которой обязательно захочется послушать мой сольный концерт, — подхватил игру Гуревич. — Но ты ни на какие контрамарки не рассчитывай! Стой в очереди, как все люди, и покупай билет на вырученные с трудом деньги от продажи какого-нибудь паршивого этюда «Вид на море и обратно»!

— Ах, Паганини! — дурашливо вздохнул Женька. — Это бесчеловечно! Нас многое связывало в прошлом…

Неслышно подошел Кузмичов. Он сел на корточки, закурил и спокойно оглядел лежащих ребят.

— Кузмич! — обрадовался Женька. — Святой ты человек! Скажи честно: когда кончится война, ты куда сперва пойдешь: слушать Венькин концерт или же, конечно, смотреть мои работы на выставке?

Конец фразы Женька произнес с нажимом. Кузмичов помолчал, поглядел на Веньку и Соболевского и наконец ответил:

— Перво-наперво, ребятки, я посмотрю, как Сергей обучать мальчишек будет… А уж потом куда хочешь!

Гуревич повернулся к Архипцеву:

— Ты действительно вернешься в школу?

— Да, а что?

— Ничего, непонятно только, почему ты молчал, — пожал плечами Соболевский.

— А я и не молчал. Вон Кузмич же знает, — рассмеялся Архипцев.

— Кузмич все всегда знает, и я к этому уже привык, — улыбнулся Гуревич.

Женька приподнялся с земли и протянул Кузмичову ладонь:

— Бабушка Кузя! Погадай мне, что со мной будет через пятнадцать минут…

Кузмичов взял в руки Женькину ладонь и, внимательно разглядывая ее, спокойно сказал:

— Через пятнадцать минут, внучек, будет у тебя дальняя дорога на высоте три тысячи метров, со скоростью четыреста верст в час…

На ступеньках штабного барака сидел солдат-посыльный и что-то писал в тетради, изредка поглядывая в лежащую рядом книгу.