Николай Иванов - Зачистка

— Ты что, все? — не встречая ответного порыва, с тайной надеждой на обратное переспросила Лариса.

Костя сжался, замер на клочке скомканного под ними кителя. Он — да, все. Но только не мог понять, почему так быстро? Почему у него ничего не получилось? Строил из себя невесть что, а как дошло до дела и тела…

— Я сегодня всю ночь… в карауле, — торопливо залепетал он, вспомнив, что по всем книгам и фильмам единственным оправданием для мужчин в подобных ситуациях может быть только усталость. Не признаваться же, что близость с женщиной у него в первый раз в жизни и он просто ничего не понял. И что, повторись все сначала, наверняка сделал бы все так же неумело и глупо.

Но что еще страшило — повторения не хотелось. Почему? Почему такое равнодушие и даже апатия к женскому телу, настежь открытому рядом? Откуда такая разбитость в теле собственном?

Ответов не было, хотелось быстренько одеться и смотаться в лагерь. Там все ясно — подъем-отбой, зарядка, построение, стрельба, строевая, прыжки. Да, прыжки, они в первую очередь. Ныряешь в бездну, но отсчитываешь «501, 502, 503», — и над твоей головой спасительный купол. И ты король неба. Но и на земле: если чего не хочешь — заставят. Не можешь — научат. Не знаешь — подскажут. Какая же красота в армии! А Лариса со своими капитанами пусть разбирается сама.

— Жалко, — наконец успокоилась и обмякла на кителе и Лариса.

Конечно, Костя понимал, что виноват во всем сам: видеть, как торопливо, не глядя на него, Лариса заправляет одежды, — большего стыда он не испытывал даже на первом курсе, когда оказался единственным, побоявшимся спрыгнуть с парашютной вышки. Но там через день дали вторую попытку, а кто даст ее здесь? Не сумел, не смог… Женщина сама предложила ночь, а он…

В полном молчании вышли из леса. Мимо беснующейся танцплощадки дошли до общежития, до второго, с граффити, подъезда. Хотя какое это имеет значение? Что она про него думает? Быстрее бы уходила, дала возможность остаться одному. Позор, вселенский позор. Брольше сюда ни ногой, ни глазом. Здесь и зарывается тайна первой встречи с женщиной. Бегство Наполеона из некогда поверженной Москвы…

Лариса взялась за ручку двери и оглянулась. И тут Костя снова струсил, смалодушничал. Никто не тянул его за язык, но он торопливо ляпнул на ее вопросительный взгляд:

— До завтра? Завтра я приду сюда к восьми вечера.

Что он творил? Какое завтра, какие восемь вечера? На печку в угол, в Рязань, в Чечню, в Иваново — город невест… Или ляпнул что угодно, лишь бы Лариса сама ни о чем не заговорила, ни о чем не спросила. А насчет завтра разберемся.

Лариса, на его счастье, привычно неопределенно пожала плечами. Однако в ее взгляде читалось: «Мне уже такое говорили. Лучше бы молчал». Усмехнулась и скрылась за дверью с треснутыми стеклами. А Костя вновь со страхом отметил, что забыл, какая она без одежды. Забыл или просто не успел рассмотреть? Или неужели все беды и впрямь в нем самом, в его неумении и бессилии?

В лагере и настала эта страшная ночь — ночь покаяния и позора. Сон не шел, и несмотря на посапывания в палатке однокурсников, мысли его вновь и снова влекли на поляну, к коленям-фарам, к белому телу, уместившемуся на курсантском кителе. И — о чудо! — он побоялся в это поверить, но снова почувствовал неодолимую тягу, влечение к Ларисе. Снова желал очутиться у ее ног и падать в пропасть блаженства. Может, тогда не стоило и бежать от нее, зря отпускал от себя в общежитие? Подождал бы, перекурил, успокоился, восстановил силы — и … растерзал бы!

О-о, если бы можно было все вернуть, он стал бы более сдержан, расчетлив в своих порывах, он думал бы не только о себе, о своем нежданном удовольствии, а отдал бы все силы и выдержку, чтобы она почувствовала себя счастливой. Чтобы не пожалела, что решилась на встречу с ним. Если бы все повторилось сначала! Она бы узнала, как он готов ценить и любить женское тело и женские чувства!

И тут он вспомнил о своем обещании вернуться. Спасение? Но поняла ли его состояние Лариса? Простит ли? Выйдет ли завтра? Конечно, ей ближе капитан, который наверняка более искусен в сердечных делах и любовных утехах. Но если бы она дала ему вторую попытку! Как бы он к ней подготовился! Он бы шел на встречу, как на мировой рекорд. Тем более, он не из тех, кто получит свое — и деру. Значит, судьба оберегла, что вложила в его уста решение на встречу. Завтра. Все будет завтра. В восемь. На той же поляне! И она увидит и почувствует, что значит держать слово и быть благодарным.