Николай Иванов - Зачистка

— Наверное, не в этот день это нужно было говорить, но раз ты здесь… — одним глотком выпила остаток вина — и как в прорубь бросилась: — Я влюбилась.

— Я это знаю, — улыбнулся Олег.

— Погоди, ты не понял. Не в тебя. У меня появился мужчина. Другой.

Олег коротко хохотнул. Не оттого, что не мог представить чего-то подобного, а нервно, от неожиданности.

— Ты не допускал мысли, что я кому-то могу еще понравиться? — грустно усмехнулась Лена. Вонзила в «греческий» салат вилку, разворошила для нее же сотворенную поваром красоту и гармонию.

— Нет-нет, это я… просто…

— И мне просто хочется по утрам просыпаться на мужском плече. Я люблю стирать мужские рубашки. Я готова бесконечное количество раз подогревать ужин, зная, что мой мужчина все равно придет ко мне. Только ко мне.

— Но ведь я…

— А что ты, Олег? Ты — вихрь, ураган, но на один день, на час, на минуту. Налетел — и нету.

— А тебе нужен мужчина на якоре, на цепи, на привязи? — с зарождающейся обидой поинтересовался Олег. А если честно — захотелось вдруг сделать больно и Лене, чтобы узнала, почувствовала, как обрывается сердце.

— Каждой женщине нужен мужчина на цепи, на якоре, на ошейнике — называй это как хочешь. Но чтобы был только ее, — вдруг совершенно неожиданно согласилась Лена с презренной ролью.

Олег тем не менее внутренне согласился, что он сам готов оказаться привязанным самыми сильными канатами к ней. И при этом самолично готов затянуть на них самые изощренные морские узлы. Требовалось, наверное, что-то говорить еще, и спросил о том, что, по большому счету, совершенно не интересовало:

— Кто… он?

Лена замялась, но скрывать не стала:

— Тренер. Работает с детьми.

— И как… долго ты его знаешь?

— Несколько месяцев. И он… он сделал мне предложение.

— Ты его любишь?

— Да.

Ответ — как вызов. Пианистка поддержала решительность Лены бравым вступлением к новой мелодии, в соседней кабинке с грохотом вскрыли шампанское. Все же зря они пришли в логово к нечисти, надо было уходить сразу.

— Мы рады приветствовать вас в нашем кафе и желаем всем приятно провести вечер, — продолжала издевательство пианистка. Значит, основная ведьма здесь — она. А рядилась в крохотульку-принцессу…

— Но ты ведь была такой радостной при встрече, — ничего не понимал Олег.

— Потому что… потому что я очень благодарна тебе за все, что было между нами. И как было. Ты прекрасный любовник, я таяла в твоих объятиях, но… но этого мало в жизни.

— Это все неправильно. Я против.

— А меня ты спросил? Ты меня когда-нибудь о чем-нибудь спрашивал? Что, кроме постели, ты мне предлагал? А я… я не могу, извини за грубость, как ты, кувыркаться сразу на двух простынях, — ударила наотмашь, больно, чтобы не проснулась жалость и не было возврата. И для гарантии, контрольным выстрелом, совсем невероятное из ее уст: — Ты думаешь, если удовлетворил женщину в постели, если крутил ее в разных позах, то уже осчастливил ее, и ей всего стало достаточно в этой жизни?..

Бред! Наваждение. Даже если все слова — правда, Лена не могла произнести подобного в силу своей интеллигентности. Она заболела. Ее подменили инопланетяне. Она стала наркоманкой и не ведает, что творит. Не за себя — за нее боязно. Сейчас они оба успокоятся, переведут дыхание и вернут все паровозы на свои рельсы.

— Устала я с тобой. И потому — полюбила.

А вот теперь — страшно. Тихому голосу веришь, потому что люди, говорящие шепотом и не срывающиеся на крик, держат себя в руках и действуют осознанно.

— Получите то, что желали, — принесла пышущие жаром блины со сметаной и икрой дурочка — бледная спирохета.

— Но неужели… неужели из наших отношений ты запомнила только постель? Только то, как мы…

Олег склонился над тарелкой. Сметана таяла на горячем блинном конвертике, и он стал наблюдать, протечет она с края или нет. Это неожиданно показалось важным, потому что все иное, что слышал, не могло происходить в реальности, это не имело к нему никакого отношения, а тем более никак не соотносилось с Леной. Да еще сейчас, когда он, ради получения квартиры согласившись поехать в Чечню, обеспечил семью нормальным жильем и получил моральное право поговорить с женой о разводе. И та безропотно и безвольно, как все делала в этой жизни, кивнула, прощая и отпуская к сопернице, которая, как выяснилось, уже любит другого… Кино и немцы! Ни жилья, ни прописки, ни семьи, ни любимой женщины. Впереди — только война. В секунду, пока галантно уступал право первого слова. Вдогонку рассказать о себе? Вызвать жалость? Обречь Лену на чувство вины? Переложить на ее плечи свои проблемы? Любое его слово может быть расценено именно с таких позиций, если у нее не нашлось о прошлом иных воспоминаний, кроме как про кувыркания и позы…